Вольфганг Хольбайн - «Кольцо Нибелунгов»

Хаген и рука судьбы

Гернот был рад, что наконец-то может сойти на твердую землю. Корабли прибыли в Вормс.

Постоянная качка совершенно выбила его из колеи, и он страдал не только из-за плохого настроения, но и от ужасного самочувствия.

Конечно, все говорили только хорошее, и ни одного грубого слова не слетело с губ ни Брюнгильды, ни Зигфрида, ни Гунтера. Придворный этикет требовал скрывать истинные чувства, и если бы царившее во время поездки напряжение измерялось в хлебах, то этим хлебом можно было бы накормить целое королевство. Гернот замечал взгляды, которые он не мог истолковать, да и поведение его спутников не предвещало светлого будущего. При каждом привале Брюнгильда отправлялась на охоту, не разрешая ни Зигфриду, ни Гунтеру сопровождать ее. Когда девушка приносила добычу, было видно, насколько жестоко она расправлялась со своими жертвами, словно ее душа горела жаждой убийства.

Гунтер пользовался любой возможностью, чтобы как ни в чем не бывало поболтать с Зигфридом, однако между ними словно выросла стена — невидимая, но достаточно ощутимая.
Когда же Гернот хотел поговорить с другом или с братом, они оба старались поскорее от него избавиться. У принца возникло ощущение, будто Зигфрид и Гунтер стоят на скользкой земле, пытаясь удержать равновесие, но не могут при этом опереться друг на друга.

Сейчас Герноту нужны были нежные руки и милое лицо его Эльзы. Он быстро оторвался от толпы, которая шла по улицам ликующего Вормса, и, срезая дорогу, поспешил к замку. На молодого принца, который вряд ли как-то поспособствовал успеху поездки в Исландию, практически не обращали внимания.

Он надеялся, что уже у ворот замка сможет заключить свою возлюбленную в объятия, но его надежды не оправдались. Ее комната была пуста, как и кухня. На сторожевых башнях замка сегодня были только солдаты. Никто из стражников не видел Эльзу, что, в общем-то, не удивило его.

Разочарованный и обеспокоенный, Гернот сдался и решил передохнуть после длительного вояжа, чтобы позже спуститься на вечернюю праздничную трапезу. Его комната наверняка была приготовлена, и он, немного поспав, сможет все хорошенько обдумать. Закрыв дверь своей спальни, Гернот расстегнул куртку и уже собрался лечь, как вдруг обнаружил, что его постель занята.

На льняном покрывале лежала Эльза. Ее простое серое платье было расстегнуто, лицо расслаблено, а глаза закрыты. Она размеренно дышала, прижавшись щекой к его накидке.
Гернот медленно подошел к кровати. От легкого дыхания девушки ворсинки на меховой оторочке чуть заметно подрагивали. Во сне Эльза тихонько поскуливала. Гернот пожалел, что он не художник, иначе с удовольствием запечатлел бы в красках этот прекрасный образ. Жаль, что он не был и бардом, чтобы воспеть ее в песнях. Но вот если бы он был богом, то мир замер бы в этот день, дабы навеки сохранить чудесную картину.

Гернот осторожно сел рядом с Эльзой, не сводя глаз с ее лица. Оно казалось ему воплощением покоя и красоты, которого Гернот даже представить себе не мог. Все, чем была для него Эльза, настолько отличалось от придворных интриг и стремления к власти, что принц необычайно остро ощутил свою любовь к этой девушке. Она была его силой, его совестью и его жизнью. Сейчас он с болью вспоминал каждый час, который провел без нее, и запретил себе даже думать о том, чтобы покинуть ее снова.

Время утратило свое значение, минуты пролетали, и в какой-то момент его голова коснулась подушки, лицо оказалось рядом с лицом любимой и он взял ее за руку. Не просыпаясь,

Эльза прильнула к нему, и они уснули, единые в своей любви.

Они все занимались и занимались любовью в покоях принцессы, пока Кримгильда в изнеможении и счастье уже не способна была найти счет их страсти.

— Так ты за мной скучал? — спросила она после того, как Зигфрид достиг очередного пика наслаждения.

Тяжело дыша, он по-мальчишески озорно улыбнулся.

— Я скучал еще больше и сейчас собираюсь наверстать каждую ночь без тебя.

Она обвила руками шею Зигфрида и поцеловала соленую капельку пота на его лбу.

— Мое тело жаждало тебя так же, как и моя душа, — с нежностью прошептала Кримгильда. — Мне казалось, что крик моего тела был слышен даже в Исландии.

Зигфрид откинулся на кровати, довольный и усталый.

— Исландия. Да уж, не лучшее место в этом мире, холодное и неприветливое.

— Как и королева этой страны, — улыбаясь, заметила Кримгильда.

В комнату ворвался ледяной ветер, словно сам разговор об Исландии вызвал духов этой страны. Зигфриду не хотелось рассказывать о своей ссоре с Брюнгильдой, и он с нарочитым спокойствием произнес:

— Она будет Гунтеру хорошей королевой и сильной спутницей жизни.

Кримгильда посмотрела на него с наигранным возмущением, и он поспешно добавил:

— Точно так же, как и ты будешь мне хорошей королевой и сильной спутницей жизни.

— Мужчинам этого двора повезло со своими женщинами, — рассмеялась принцесса, но тут же, посерьезнев, сказала: — И все же я рада, что мы после свадьбы уезжаем в Ксантен. С тех пор как Брюнгильда появилась в замке, мне здесь уже не так уютно, как раньше.

Зигфрид нахмурился.

— Она выказывает тебе неуважение? Она как-то не так с тобой обращается?

Кримгильда погладила его по щеке.

— Нет… Просто она… неприветливая и к тому же все время старается не находиться со мной в одном помещении.

— Дай ей время, — ответил Зигфрид. — Брюнгильда отказалась от своей родины и короны. Она научится любить тебя. Тебя невозможно не полюбить.

Они поцеловались, и из их поцелуя снова родилась страсть.

На карте Бургундии, нарисованной на выдубленной коже, в ярких красках был изображен Рейнталь. На карте были отмечены реки и леса, города и границы. Гунтер следил за пальцем Брюнгильды, скользившим по карте, и, как только он останавливался, король объяснял ей условный знак.

— Виноградники на юго-востоке. Там на лозах висят настолько сочные гроздья, что их хочется съесть, не дожидаясь, когда они превратятся в вино. Но тот, кто пробовал хотя бы каплю бургундского вина, сумеет оценить время, которое делает это вино столь великолепным.

Брюнгильда указала на темно-зеленое пятно, и Гунтер снова стал серьезным.

— Это лес нибелунгов. Вряд ли кто-то отважится туда отправиться даже после того, как Зигфрид убил Фафнира.

— Легенда о драконе дошла и до нас в Исландию, — пробормотала королева.

Гунтер взглянул на невесту, рассчитывая на уважение с ее стороны.

— Фафнир может быть чем угодно, только не легендой. Это чудовище убило моих отца и брата.

Она посмотрела ему в глаза.

— Если бы я знала, что Фафнир — это не просто бабские сказки, то пришла бы сюда сама, чтобы убить его. Череп дракона великолепно смотрелся бы в моем тронном зале.

Голос Брюнгильды звучал весело, но Гунтер почувствовал в ее словах оттенок презрения и решил поставить свою суженую на место.

— Вам не кажется, что коль я победил вас, а дракон победил меня, то вам вряд ли удалось бы одолеть Фафнира? — спросил король, усмехаясь. Брюнгильда задумалась, подбирая слова.

— Да, очевидно, это так. И все же я не могу поверить, что дракон мог одержать верх надо мной. Возможно, не следует делать скоропалительных выводов о том, кто кого сильнее.

Гунтер отхлебнул вина.

— Что ж, тут рассуждать не о чем. Судьба дракона, как и ваша судьба, уже решена. Лес нибелунгов теперь безопасен, как и королевство.

Брюнгильда с уважением отнеслась к его намерению сменить тему.

— Я думаю, мне следует почаще ездить в этот лес, когда мы отпразднуем свадьбу. Нужно показать народу, что никакой опасности там больше нет.

— Давно мы не ездили кататься на лошадях, — сказала принцесса.

Она отпустила поводья, и ее лошадь спокойно пошла по лесу, в котором осень уже принялась раскрашивать листья в красный и желтый цвета.

Гернот, сидевший на белом коне, скакал рядом с сестрой.

— У нас просто не было такой возможности с тех пор, как ты обручилась с бывшим кузнецом, — заметил он. — Ходят слухи, что ты начала исполнять супружеские обязанности еще до свадьбы.

Кримгильда изумленно взглянула на него.

— Что за гнусные сплетни? — возмущенно воскликнула она. — Неужели я похожа на шлюху, которая готова продать себя за пару монет?

Принц равнодушно пожал плечами.

— Может, ты хочешь обвинить этих сплетников в клевете? В твоем ответе, признаться, я не услышал однозначного отрицания.

Кримгильда шутливо шлепнула брата по руке.

— Маленький принц слишком уж любопытен для человека, который сам влюблен.

Гернот покраснел, и она рассмеялась.

— Не смущайся. Сейчас мы должны поговорить о более важных вещах.

Принц замолчал, чувствуя, что момент доверительного разговора прошел. Сейчас он уже выступал не в роли ее брата, а в роли шпиона.

— Исландия? — вздохнув, спросил Гернот.

Она кивнула.

— Исландия.

Они молча скакали по лесу. Кримгильда дала Герноту время собраться с мыслями. Наконец он заговорил, немного запинаясь.

— Брюнгильда… Я не думаю, что она… Если Зигфрид был с ней знаком…

— Ты выяснил, что они уже давно были друзьями?

Он покачал головой.

— Не друзьями. Их отношения были очень натянутыми, словно когда-то им пришлось пережить какое-то горе и теперь они скрывают это.

— Они настолько важны друг для друга? — прикусив губу, спросила Кримгильда.

Гернот пожал плечами.

— Раз уж на то пошло, то, скорее всего, общее прошлое их и разделяет. Они словно хищники, которые не могут делить одно логово.

Такой ответ должен был успокоить Кримгильду, однако принцесса, наоборот, разволновалась. Причина натянутости в отношениях между Зигфридом и Брюнгильдой, которую она и сама заметила, могла объясняться только очень сильными чувствами. Но Кримгильда не понимала, откуда взялись эти чувства и какого они были порядка.

С другой стороны, уже через несколько дней она со своим супругом поедет в Ксантен, и тогда им придется встречаться с Брюнгильдой лишь пару раз в году, и то по каким-нибудь формальным поводам. Мысль об этом навела Кримгильду на размышления о другой проблеме, которую стоило обсудить.

— Гернот, а каким будет твое будущее?

Услышав вопрос, он опешил, ведь в их династии младшему принцу не была предопределена никакая роль, да он этого и не хотел.

— Какое будущее?

Кримгильда перевела лошадь через чистый ручей, холодная вода которого напоминала о приближении зимы.

— Бургундия стала больше, чем во времена отца, да и Ксантеном с Данией не под силу править одному человеку. Если Гунтеру не хватит ума посадить тебя на трон Исландии, то мы с

Зигфридом с радостью доверим тебе Данию.

Любовь к Эльзе сделала из Гернота мужчину в большей степени, чем он сам подозревал. Мальчишка, которым он был всего несколько месяцев назад, услышав такое предложение, просто развернулся бы и убежал. Сейчас же Гернот остановился и соскочил с лошади.

— Я не был рожден королем, — ответил он, — и не был воспитан королем.

Спешившись, Кримгильда привязала лошадь и улыбнулась. Брат и сестра уселись на поросший мхом камень.

— Ни того, ни другого не нужно, чтобы стать хорошим королем. Зигфрид был рожден, чтобы сидеть на троне и править, но вырос кузнецом. В Гунтере течет кровь династии королей Бургундии, но ему пришлось быть военачальником при Гизельгере. А теперь они оба надели короны огромных королевств.

Герноту всегда было легко жить сегодняшним днем, но после того, как он влюбился в Эльзу, ему приходилось все чаще задумываться об их будущем. Стать наместником короля в провинции было, конечно же, заманчивым предложением, но Гернот не мог на это пойти, ведь тогда его женитьба на любимой девушке стала бы невозможной. Кровь Тронье была не столь благородной, как кровь королей Бургундии.

— Я не знаю, могу ли я…

Кримгильда положила руку ему на плечо.

— Тебе необязательно отвечать здесь и сейчас. У тебя еще есть много дней и даже недель, чтобы принять решение.

Он усмехнулся.

— По крайней мере, одно я могу сказать тебе точно. Если мне придется выбирать, то я выберу Данию. Исландия для меня неподходящее место.

Кримгильда чмокнула его в щеку.

— Ах, мой дорогой Гернот, что бы я делала без твоего благородного сердца?

Для Бургундии это был удачный год, хотя он и начался с неудачной битвы с драконом и смерти короля. Вот уже в третий раз за несколько месяцев в Вормсе играла музыка, стояли накрытые столы, а улицы были празднично украшены. Двойная свадьба в церкви должна была превзойти все предыдущие праздники, в том числе празднество в честь победы над Фафниром и ликование после триумфального возвращения из похода против Хъялмара. Дети собрали осенние цветы и настолько густо засыпали ими церковь, что здание буквально купалось в цветах. Солнечные лучи, проникая сквозь разноцветные витражи, освещали неф церкви, окрашивая его в яркие тона. Свет и радость царили повсюду.

Сообразно традиции, будущие супруги направились к месту венчания пешком. Жених и невеста держались за руки, и обе пары шли рядом. Гунтер и Зигфрид надели рубашки с гербами своих династий, а на головы водрузили гордые короны. Из уважения к христианству ни у кого на поясе не было ни меча, ни кинжала. Несмотря на теплую погоду, на обоих женихах были роскошные меховые накидки.

Кримгильда облачилась в белое платье с длинным шлейфом и изящным поясом из переплетенных серебряных нитей. В ее волосах сверкала диадема. На Брюнгильде было очень узкое темно-синее, казавшееся почти черным платье, немного расклешенное от бедер, чтобы королева могла идти. Она отказалась от украшений, а волосы заплела точно так же, как в тот день, когда сражалась с Гунтером на Поле Огня и Льда.

Четыре гордых потомка королей шли впереди торжественной процессии по улицам Вормса, окруженные ликующими горожанами, которые не могли сдерживать свою радость. За ними следовали благороднейшие мужчины и женщины двора во главе с Гернотом, Хагеном, Эльзой и военачальниками. Воздух был настолько наполнен восторгом  и любовью, что молодому принцу с трудом удавалось не смотреть на свою возлюбленную и не брать ее за руку. Они договорились признаться во всем Хагену, как только подвернется удачный случай. К тому же Зигфрид намекнул Герноту, что для этого нужно, чтобы венчание прошло как по маслу.

Группа свернула к небольшой площади перед церковью, которую со всех сторон охраняли солдаты. Когда пение труб возвестило о прибытии королей, раздался приветственный звон церковных колоколов.

Зигфрид почувствовал, что у принцессы дрожат руки.

— Ты боишься этого шага? Ты еще не готова стать моей женой? — тихо прошептал он.

— Нет, — улыбнулась в ответ Кримгильда. — Я немного волнуюсь от радостного ожидания.

Услышав слова сестры, Гунтер почувствовал то же самое и повернулся к Брюнгильде.

— А ты, любимая? Ты рада, что через несколько минут станешь королевой Бургундии? — спросил он.

Брюнгильда не смотрела на него. Ее взгляд был прикован к нефу церкви, словно это был крест, к которому сейчас ее начнут прибивать.

— Я бы отказалась быть королевой Исландии только ради того, чтобы стать королевой Бургундии. Позвольте мне проверить, правильно ли я поступила, променяв одно на другое.

Гунтер не ждал такого ответа, но он не уловил в словах Брюнгильды скрытой враждебности. Казалось, исландская королева начинает свыкаться с ситуацией.
Дверь церкви открылась. Прохладный ветерок подхватил лепестки цветов и закружил их над площадью. Настроение было настолько праздничным, насколько того требовал повод.
Эльза краем глаза заметила, что ее отец замедлил шаг и остановился перед ступенями, ведущими в церковь. Она обернулась, но Хаген быстрым жестом указал ей следовать дальше.

— Я займусь здесь приготовлениями к обратному пути.
Конечно же, Эльза знала, что он лжет. Несмотря на то что далеко не все бургунды склонялись к новому вероисповеданию, большинство из них достаточно спокойно относились к богу христиан и продолжали молиться древним богам, стараясь при этом не попадаться на глаза королю, чтобы не раздражать его. Хаген же был всегда чрезвычайно прямолинейным в своем отказе от христианства, хотя и старался не конфликтовать по этому поводу с Гунтером. Учение о всепрощении и покорности казалось ему слабым, отвратительным. Это было учение для трусов и слабаков. Отказавшись войти в церковь, он выразил сегодня свой протест христианству и даже не думал это скрывать.

На площадь упала тень, и только сейчас присутствующие заметили, что вокруг Вормса начали собираться тяжелые серые тучи.

Небо потемнело от низко нависших над землей туч задолго до того, как зазвонили колокола. Предательство и смерть,  зависть и похоть, обман и интриги притягивали их, потому что они знали: человеческие пороки приведут к золоту. Это они, бестелесные духи природы, пришедшие из леса нибелунгов, скользили меж деревьев и зарослей, витали над камнями и пригорками. Их шепот звучал в завывании ветра и журчащих ручьях, а руки переплетались в тени деревьев; они были многим и в то же время единым, они были народом и в то же время духом Альбериха, Регина и еще сотен и сотен душ, чьи имена никогда не произносили чьи-либо губы. Мрачные предвестники беды, нибелунги надвигались на город облаками.
Они остановились над холмами севернее Вормса и стали смотреть на город, на церковный купол, устремленный к небу.

— Глядиии…

Нибелунги хихикали, не видя радости в пышном праздновании свадьбы.

— Любовь расцветает на краже и предааательссстве…

Слово попытались взять отдельные частички подрагивающей пелены, окутавшей кусты и деревья:

— Сегодня в Бургундии нет ненависти…

Эта мысль об умиротворении тут же потонула в злобном шипении голосов:

— Ненависссть повсссюду… И черные сердца… Хаген… Брюнгильда… Нет прощения…

Они спорили там часа два, ожидая, когда церковные колокола возвестят о бракосочетании двух пар и коронации нового короля.

— Зииигфрииид… Перед сссвоим новым богом… с нашшшим золотом…

В отличие от человека, который не смог бы ничего разглядеть на таком расстоянии, нибелунги подмечали каждую мелочь. Когда короли со своими королевами вышли из церкви, нибелунги увидели не только их кожу и плоть, но и заглянули в сердца и души. От взглядов бестелесных призраков не укрылось ни истекающее кровью сердце Брюнгильды, ни честолюбивая радость Гунтера, которому казалось, что он наконец-то достиг своей цели.

В Бургундии началась гроза, короткая и яростная, с громом и молнией, словно старые боги протестовали против новых правил.

— Стооолько ссстран… стооолько ссстраданий… чем же всссе завершитссся?

Увидев начало нового акта этой пьесы, нибелунги, шипя и подвывая, возвратились в свой лес.

— Крооовью… только крооовью…

Во время грозы Хаген не стал прятаться, не стал набрасывать на голову накидку. Капли дождя били его по лицу, в то время как жители Вормса бегали вокруг, словно муравьи. Хаген думал о том, была ли гроза знаком богов, которые отвернулись от Бургундии. С другой стороны, исходя из его опыта, боги очень редко вмешивались в дела людей и предпочитали наблюдать за тем, как человек сам распоряжается своей судьбой.

Именно это Хаген и собирался сделать.

Когда дождь прекратился, он заметил неясное движение на холмах к северу от Вормса. Ничего конкретного, просто мерцание в воздухе и теплые потоки, поднимавшиеся вверх от земли. Хаген знал, что это нибелунги. Он был одним из немногих людей в Бургундии, которые разбирались в темной магии и злых духах. Лишь поэтому он мог чувствовать присутствие призраков — их существование требовало веры. Появление лесных духов не предвещало ничего хорошего. Нибелунги любили наблюдать за страданиями людей, разжигать забытое чувство вины и радоваться падению королевств.

— Что ж, вы получите свою кровь, — хрипло прошептал Хаген. — Но чья это будет кровь, мы еще посмотрим.

Празднество шло полным ходом, когда Гунтер под ликующие возгласы мужчин объявил гостям, что собирается отправиться в свои покои с королевой Брюнгильдой. Хриплые здравицы сопровождалось радостными криками гостей. Брюнгильда, в отличие от всех присутствующих, во время праздника выказывала лишь хорошее настроение, к которому ее обязывал этикет. Сверх того, что от нее требовалось, она не говорила, не ела и не пила. Гунтер же, чувствуя облегчение, оттого что шаг к мирному будущему уже сделан, хорошенько приложился к жаркому и вину.

Общая спальня королевской пары была великолепно украшена. Отблески многочисленных факелов плясали на шелковых покрывалах. На широкой кровати лежало столько вышитых подушек, что они, казалось, приглашали скорее к развлечениям, чем к отдыху. Пол был устелен коврами и мехами, а на небольшом столике стояла ваза с фруктами. В чашах была ароматизированная вода, а рядом лежали салфетки для освежения. В комнате царила чувственная и в то же время умиротворенная атмосфера, соответствующая единственной цели этой ночи.

Гунтер сбросил меховую накидку, затем снял рубашку. Весь вечер он жадно смотрел на жену, и вино только усилило его страсть. Отныне Брюнгильда была его королевой, и  он хотел прочувствовать это сполна.

Властительница Исландии, ставшая теперь всего лишь супругой короля Бургундии, не очень-то радовалась предстоящей брачной ночи. Она стояла перед кроватью и задумчиво смотрела на подушки. Гунтер подошел к ней сзади и стал расстегивать пуговицы, удерживающие платье на спине. Это давалось ему не очень легко, так как от алкоголя перед глазами все плыло, а руки дрожали. Брюнгильда не шевелилась. Через несколько мгновений, которые тянулись бесконечно, она повернулась к мужу. В ее глазах затаилась легкая насмешка.

— Как же мой супруг собирается насладиться своим подарком, если даже не может его распаковать?

Гунтер толкнул Брюнгильду на кровать и опустился на нее сверху. Он придавил ее своим телом, дыша на нее едой, поглощенной за ужином.

— Я могу сорвать платье с твоего тела или разрезать его. Я могу заставить тебя ждать меня обнаженной, пока я не возжелаю твоего тела.

Разорвав платье, он жадно схватил ее за грудь. Брюнгильда перехватила его руку, чтобы направить грубые пальцы туда, где их ждал бы успех в разжигании страсти. Почувствовав слабое запястье, она неожиданно замерла и с любопытством вывернула его. Гунтер закричал, его страсть угасла, как факел под дождем. Король напряг мышцы, но королева без труда столкнула его тело на кровать. Гунтер вцепился другой рукой в ее плечо, однако Брюнгильда была намного сильнее короля. Она обхватила ногами бедра мужа и с силой сжала их.

Гунтер застонал, боль выбила хмель из его головы. Он принялся барахтаться, пытаясь вырваться из хватки собственной жены. Брюнгильда лежала на спине. Ее расслабленное лицо было спокойным, а король дергался, словно рыба, которую медведь только что выбросил из реки.

— Отпусти… меня… — прохрипел он, покраснев от ярости и напряжения.

— Что с тобой, мой король? — спросила молодая жена, не скрывая иронии. — Я что, не получу в постели того воина, который победил меня на поле боя?

У Гунтера рябило в глазах, он отчаянно сражался с тошнотой, поднимавшейся от желудка. Однако он понимал, что ему нечего противопоставить силе Брюнгильды. Конечно, можно было бы списать свою слабость на долгую дорогу и опьянение, но это ничего не меняло. Король не видел другой возможности высвободиться, кроме как дать ей пощечину.
Уже в следующее мгновение из левой ноздри Брюнгильды потекла тонкая струйка крови, очень яркая на фоне белой кожи. Королева на секунду замерла, а потом закричала, как валькирия, и стала бить Гунтера кулаком в лицо. Снова и снова. Удары так и ссыпались на короля, но он не мог сопротивляться. Она удерживала его ногами, так что у него даже не было возможности откатиться в сторону, и он висел над ней, словно в цепях