Закрыть
Восстановите членство в Клубе!
Мы очень рады, что Вы решили вернуться в нашу клубную семью!
Чтобы восстановить свое членство в Клубе – воспользуйтесь формой авторизации: введите номер своей клубной карты и фамилию.
Важно! С восстановлением членства в Клубе Вы востанавливаете и все свои клубные привилегии.
Авторизация членов Клуба:
№ карты:
Фамилия:
Узнать номер своей клубной карты Вы
можете, позвонив в информационную службу
Клуба или получив помощь он-лайн..
Информационная служба :
(067) 332-93-93
(050) 113-93-93
(093) 170-03-93
(057) 783-88-88
Если Вы еще не были зарегистрированы в Книжном Клубе, но хотите присоединиться к клубной семье – перейдите по
этой ссылке!
УКР | РУС

Наталья Никишина — «Люблю сильнее жизни. Маленькие истории о большой любви»

Наталья Никишина
Принцесса Шиповник

Снег, первый и слишком ранний, выпал утром. Коснулся души детским ощущением праздника. Но к концу дня растаял. Лужицы пахли чистой талой водой, а еще сильнее был запах опавших недавно листьев. Она пошла пешком через чужие дворы, по мостику над каналом. Вода внизу была темная, почти черная. Постояла, посмотрела. Одиночество накатывало вместе с сумерками. Еще один день прошел. Пока она шла пешком, день, проведенный в офисе в скучной суете деловых бумаг и звонков отступил, смягчился… И даже неизбежная пробежка рысцой сквозь толпу в подземном переходе, с усталыми торговками, бомжами, нищими, сквозь запах колбасы, чужой грязи, сладкий и тленный запах лилий с цветочного лотка, сквозь ругань, говор, надсадный ор музыки — даже это ежедневное вынужденное прикосновение к такой унылой, реальной жизни почти ушло, рассеялось. Нужно было идти домой. Окна ее квартиры светились оранжево, уютно. Маленькая крепость среди других таких же спрятанных в кирпич и бетон крепостей.

Стася открыла книгу. И ощутила окончательное умиротворение. Все встало на свои места. Здесь, в реальном мире, еще продолжала зудеть на кухне мама, телевизор молол что-то то ли про выборы, то ли про экономическую ситуацию в стране… А в книге, в которую она бросилась, словно в воду, гномы, эльфы и драконы окружали ее, плелись дворцовые интриги, свершалась волшебная месть и любовь подступала к героине великим дышащим морем. Стаська улеглась поудобнее, устроила подушку под щеку и машинально взяла со столика конфету. Сейчас произойдет что-то особенно интересное: недаром Деве снился странный сон.

И в этот совершенно неподходящий момент в ее комнату вошла мама:

— Станислава! Закрой свои дурацкие сказки и выслушай меня! — Голос у мамы был раскаленный. Видимо, она накачала себя еще до того, как дочь пришла с работы, и теперь не отцепится ни за что.

— Я слушаю. — Стася обреченно закрыла том в яркой обложке и уселась на диван, поджав ноги.

Мама выбрала позицию следователя и уселась напротив.

— Стася, дочь! — торжественно начала Виктория Ивановна. — Посмотри на свою жизнь!

Стася поняла, что сейчас польется знакомая до боли песнь про ее неправильную жизнь, и отключила слух, сохраняя при этом заинтересованное выражение лица. Все, что скажет мама, Стася знала наизусть. И вместо того чтобы слушать маму, она задумалась о том, почему бы Сапковскому не продолжить бесконечное повествование о Ведьмаке Геральте и маленькой Цири. Обидно как-то остаться без них. Хорошо, что она нашла среди космических опер и приключений звездных наемников роман какого-то Чередина про славные дни могучего государства на краю Вселенной и прекрасную Деву — победительницу темных теней.

— Это полный паралич воли! — донеслось до нее, словно сквозь вату. Стася очнулась и прислушалась. — Ты живешь, как во сне, твое увлечение этим идиотизмом, которое ты именуешь книгами, выглядит просто нелепо. Ведь тебе тридцать лет, Стася!

Вот именно — тридцать. И она заслужила, чтобы в ее жизнь не вмешивались. В конце концов, именно она кормит их семью. Семья состояла из бабушки — Татьяны Васильевны, мамы — Виктории Ивановны и самой Стаси. Дед оставил бабушку, уехав по комсомольской путевке строить что-то очень важное для всей страны. Там, в этом замечательном месте — то ли в Сибири, то ли на Дальнем Востоке — нашлась другая женщина, и бабушка с уже родившейся мамой Стаси осталась без мужа. Потом мама выросла, и ее в свою очередь оставил Стасин отец, уехавший за длинным рублем в Якутию. Такая уж была в их семье традиция. И даже Стася успела, согласно этой традиции, постоять на вокзале, глотая слезы, поскольку ее первый возлюбленный, а точнее жених, тоже уехал. Но в прямо противоположном направлении. То есть на Запад.

Женщины Стасиной семьи составляли почти идиллическое трио. Бабушка рыдала, как виолончель. Мама визжала, как скрипка. А Стасе оставались паузы. Вот и сейчас Станислава молчала. Зато подключилась возникшая на пороге комнаты бабушка:

— Стасенька, послушай меня: молодость проходит. Нужно же как-то шевелиться, общаться с кем-нибудь… Таня вон уже развелась два раза! Машка вообще в Израиле, даже Вадечка, убогий, господи прости, и то женился…

Знакомые знакомых — театр теней закружился вокруг хороводом… Никогда не виденные ею дети бабушкиных подруг и их внуки, все замужние и женатые, с розовыми умилительными детками, вызванные оттуда, из неведомых пространств, бабушкиным заклинанием, требовали чего-то и тянули к ней ручонки. «Пошли вон!» — мысленно прикрикнула на них Стася. И лениво защитилась:

— А мои подруги все не замужем. Сейчас рано замуж никто не выходит. А рожать можно и в сорок. Вон Мадонна…

— Мадонна! — в унисон заголосили мама и бабушка. — Да ей можно хоть в шестьдесят рожать! А твои девки — дуры. Вы так и будете, как три тополя на Плющихе до старости шуршать.

Подруги у Стаси были очень разные. Одна из них звалась Марина и была не лыком шита. С непринужденностью собачки, задирающей ножку возле столба, она вела некое ток-шоу на кабельном телевидении. Вторая — Алена — напротив, с голубиной кротостью руководила какими-то курсами усовершенствования личной жизни с помощью энергии Вселенского разума. Дружили они со школы. И почему-то до сих пор все трое оставались одинокими. Возможно, это одиночество и крепило их дружбу. Алена со Стасей допытывали бойкую Маринку:

— Ну, ладно мы — одни ж бабы вокруг! А ты? Телевидение! Это ж мужиков сколько!

— Да какие мужики… — вздыхала Маринка и прищуривала густо накрашенные глазки, — то гей, то оператор с тремя детьми…

— Ну а эти, кто на передаче у тебя?

Марине не хотелось объяснять подругам, что телеканал захудалый, звезды в передаче у нее — редкость. Так, местные «звездишки». А люди, которые приходят на программу, волнуются, потеют и совсем не расположены в этот важный для себя момент затевать интрижку с ведущей.

Так они и собирались на посиделки и девичники, обсуждали иногда какого-нибудь кандидата в мужья, рассказывали домашние и служебные новости, тихонько скучали… И сейчас, вспомнив эти пресные сборища, Станислава пожалела и себя и девчонок.

А мама с бабушкой между тем все продолжали внушать, требовать и грозить грядущим одиночеством. Но, поскольку Стася молчала, постепенно перешли к перепалке друг с другом.

— Порядочные матери сами дочерей замуж выдают. А ты, Вика только своей жизнью занята! — низко гудела бабушка.

— Да, а по-твоему, в пятьдесят я должна поставить на себе крест?! Ты всегда хотела привязать меня к своей юбке. А я еще вполне живая! Я тоже хочу устроить свою судьбу! — высоким нежным рыданием отвечала мама.

— Устраивай, устраивай, — ехидно завела бабуля на народный мотив, — с Обмылковым своим устроишь… Он тебе организует враз судьбу, такую устроит, что обрыдаешься еще!

— Мама! Он не Обмылков, он Огарков! А тебе все были нехороши! Всю жизнь. Ты помнишь, как тебе Толик не нравился? А он теперь замминистра!

— Вот потому и бардак в стране, что твой Толик замминистра! Что еще будет, когда он министром станет…

И в этот момент в дверь позвонили и явился сам Обмылков, то есть Огарков. Мама отправилась на кухню, побыстрее кормить любимого. Огарков, ее бывший сослуживец, являлся обычно к ужину, а в выходные к обеду. Честь по чести приносил с собой пакетик чая «Липтон» и три пирожных. А иногда мама Вика уходила к нему, в его холостяцкую квартиру, и два дня наводила там порядок: мыла окна, вычищала кухню. Возвращалась домой сияющая, с планами грандиозного переезда. Но потом все как-то рассасывалось: Огаркова явно устраивало существующее положение вещей.

Сейчас мама сюсюкала с любимым на кухне, бабушка принципиально включила телевизор на всю громкость, чтобы не слышать этого позора… А Стася, поплотнее затворив дверь, вернулась к великолепной судьбе прекрасной Девы: кажется, среди диких эльфов образовался претендент на ее руку…

Ночью опять пошел снег. Стася выключила лампу и встала у окна. Снег ровный, чистый, как лист бумаги. В детстве и ранней юности Стася любила рисовать. Особенно был сладок первый миг, когда бумага еще не тронута. И можно покрыть ее вязью узора, гибкими линиями тел и цветочных стеблей. Она вспомнила один из своих давних рисунков, погребенный ныне где-то на антресолях со школьными табелями и старыми тетрадями. На белом картоне спала принцесса, а из ее груди выбирался искривленный ствол кустарника, дальше он разрастался, вился ветвями, листьями и укутывал собой все ее тело… Маринка тогда, увидев рисунок, охнула: «Здорово! Но чего это у тебя шиповник из нее растет?» Стася сморщилась: ох уж эта Марина со своей привычкой во всем искать правдоподобие! «Откуда я знаю? Так нарисовалось…» Тогда ей нравилась песенка про шиповник: «Белый шиповник — страсти виновник разум отнять готов… Для любви не названа цена, лишь только жизнь одна…» Стася слушала ее вновь и вновь.

Любовь только подступала, только начиналась и жизнь впереди виделась такой яркой и глубокой, что захватывало дух… Она рисовала прекрасных дев и гордые замки. А кто их не рисует на нуднейшей географии или алгебре? Но рисунки получались совсем не такие, как ей хотелось бы. Она видела в мыслях гибких, стройных красавиц в буре кружев, бегущих кентавров, крылатых воинов… А выходили убогие подобия. Так и осталось у нее внутри: невозможность передать, неумение выразить…

А жизнь происходила вокруг совсем не сказочная. Стася еще успела поступить в институт и бесплатно его окончить. Ей здорово повезло, что одной из дисциплин на отделении была информатика. В результате она сразу после института пошла работать не по специальности, которая никому не была нужна, а гувернанткой, что ли, для баб-бухгалтеров, которые при слове компьютер краснели и задыхались. Потом занималась внедрением новых программ на фирме и стала начальником отдела. Но компьютер остался для нее машиной, ящиком. У Стаси так и не возникло это одушевление пространства там, за монитором. А виртуальной реальностью для нее стали книги. Так и пошла жизнь: работа в отделе, незлые сплетни сотрудниц, обед из домашних баночек, разговоры о детях и неверных мужьях. А после работы тапочки и халат, книгу в руки — и на диван. Она читала и модные книги: Коэльо, Кундеру, Павича и Гари… Попробовала детективы, женские со слабым сюжетом и сильной героиней… Но истинной ее любовью стала фантастика. Не антиутопическая, с мирами стоящими на краю гибели из-за техногенных катастроф, не боевая, с чудовищными мордобоями и происками чудовищ, а фэнтези… Древние храмы и темные пещеры, волшебные деревья и невиданные страны… Песни менестрелей и темные колдуны… Хрустальные башни светлых городов… Вымышленный мир был для нее ярче, осмысленнее и приятнее, чем настоящий. Она не обдумывала эти произведения, забывала сюжет, закрыв книгу, но все равно вновь и вновь возвращалась к ним. Конечно, сильное смуглое тело и горячие мысли мучили ее ночами. Конечно, грезился мужчина — до задыхания, до слез. И неведомо кому в ночь, в темь она шептала: «Я люблю тебя! Люблю…» А наяву все оборачивалось чем-то невыносимо постыдным, холодным и скучным.

Ну почему когда-то она могла видеть мужчину иным зрением? И все его недостатки казались несущественными и несуществующими? И оттопыренные уши были милыми, и дурацкий говорок не слишком образованного человека не резал слух? Бабушка правильно говорит: нужно замуж выходить пока в горячке ничего не соображаешь, пока молодая. А теперь ты, Стаська, слишком хорошо в них, мужиках, разбираешься. А ведь варианты были. Время от времени подворачивался вполне приличный молодой человек, который мог бы быть хорошим мужем.

Полгода назад возник такой: средний класс, как сейчас говорят. Стрижка, сотовый, бокал шампанского на ночь. Все о’кей. И даже в постели все вышло прилично: весело, как-то спортивно. Ногу вверх, руки вниз. Анекдоты друг другу порассказывали. И утром вел себя по-человечески. Такси вызвал, поцеловал… И было понятно, что можно вот так все оставить, встречаться, потом выйти замуж. Но на нее повеяло такой безысходной скукой… Ни чуда, ни тайны. Просто, стерильно… Никакого шиповника в бутонах и шипах. Стася все смотрела за окно на снег, который завтра растает. И думала о банальных вещах: о любви, которая также тает, о молодости, которая уходит, об одиночестве, которое навеки…