Закрыть
Восстановите членство в Клубе!
Мы очень рады, что Вы решили вернуться в нашу клубную семью!
Чтобы восстановить свое членство в Клубе – воспользуйтесь формой авторизации: введите номер своей клубной карты и фамилию.
Важно! С восстановлением членства в Клубе Вы востанавливаете и все свои клубные привилегии.
Авторизация членов Клуба:
№ карты:
Фамилия:
Узнать номер своей клубной карты Вы
можете, позвонив в информационную службу
Клуба или получив помощь он-лайн..
Информационная служба :
(067) 332-93-93
(050) 113-93-93
(093) 170-03-93
(057) 783-88-88
Если Вы еще не были зарегистрированы в Книжном Клубе, но хотите присоединиться к клубной семье – перейдите по
этой ссылке!
УКР | РУС

Сабина Тислер — «Похититель детей»

34

Ла Пекора, июнь 2004 года

Когда Анна вернулась, она была бледна как смерть. Элеонора озабоченно посмотрела на нее.
— Вам плохо?
— Ничего, ничего, просто я слишком быстро выпила вино, да еще и на голодный желудок.
Элеонора улыбнулась и встала.
— Я приготовлю нам поесть.
Она ушла в кухню. Анна осталась на террасе и стала смотреть вдаль. Пара чаек кричала в небе, хотя им, собственно, тут нечего было делать. Море было слишком далеко. «Наверное, ветер дует с моря, — подумала Анна. — Хотя какая разница? Как по мне, так пусть песчаная буря накроет эту страну метровым слоем пыли, пусть все исчезнет: каждое оливковое дерево, каждая виноградная лоза, каждый дом… Мне все равно». С той самой Страстной пятницы десять лет назад земля для нее перестала вращаться.
Элеонора принесла немного хлеба, блюдо с оливками, кусок пармезана и уселась за стол. Анна с благодарностью съела чуть-чуть сыра.

Было уже четверть двенадцатого ночи, когда Анна возвратилась в гостиницу. Она сразу же нашла стоянку для машин, причем рядом с гостиницей. Теплый желтый свет уличных фонарей создавал в городе уютную атмосферу, особенно здесь, где не было ресторанов и магазинов, и в этом уголке все казалось спокойным и сонным. Какая-то старушка спешила домой. Влюбленная парочка брела, обнявшись и воркуя, в направлении площади. Анна посторонилась, потому что вверх по улице с трудом поднимался старый «Фиат чинквеченто», остановившийся возле дома, имевшего такой мрачный вид, словно в нем уже несколько лет никто не жил. Какой-то старик с трудом выбрался из крохотной машины. На нем была шляпа, похожая на ту, которую дед Анны надевал, по утрам выходя с собакой на рынок. Анна подумала о маленьком бумажном кульке с разноцветными желатиновыми чертенятами, которые она так любила и которые ей всегда приносил дедушка. Это воспоминание опечалило ее, потому что все осталось в прошлом. У нее было такое чувство, что прожитое потеряно для нее навсегда. Сейчас, теплой летней ночью, она шла по ночной Сиене и чувствовала себя только что изготовленным чистым жестким диском компьютера, на котором еще не было записано ни единого файла.

Старик отомкнул массивную тяжелую деревянную дверь и исчез в полуразрушенном доме. Ставни остались закрытыми, и снаружи в доме не было видно света. Ни малейшего проблеска.

Анна устала. Устала до смерти. Медленно и тяжело ступая, словно пьяная, она вошла в гостиницу, стараясь не сделать ни единого неверного движения, не оступиться и не привлечь к себе внимания. Синьора за стойкой регистрации, улыбаясь, подала ключи от комнаты еще до того, как Анна успела ее попросить. Анна была благодарна ей за это, как и за каждое слово, которое не нужно было произносить сегодня вечером.

Маленькая комната на втором этаже показалась ей мирным гнездышком, защищенным от любой опасности. Она сняла обувь, подошла к окну и широко его распахнула. Затем выключила свет, разделась, с трудом забралась под одеяло, края которого были слишком туго заправлены под матрац, и моментально уснула.
Была ночь на 21 июня.

35

— Минуточку, — сказала Моника Бенедетти, улыбаясь, и указала на мягкий уголок возле окна. — Вы не хотели бы присесть на пару минут? — Она посмотрела на часы на руке. — Господин Грегори вот-вот должен прийти.

Анна села. Ночью она спала крепко и глубоко, и была рада, что ей ничего не снилось. Когда она проснулась, в комнате еще было прохладно, но в саду уже трещали цикады, и от этого она ощутила себя упоительно счастливой.

Стояло лето. Настоящее лето. Сегодня, завтра и послезавтра. И на следующей неделе. Не так, как в Германии, — тепло на два дня, а потом опять холодно и сыро, словно осенью. Нет. У нее сегодня день рождения, а впереди было целое лето. С днем рождения, Анна! Лучшего начала для новой жизни просто быть не могло.

Завтрак был сервирован на тенистой террасе, над которой склонились густые ветви деревьев киви. Со своего места она видела в саду под пинией позеленевшую от времени каменную фигуру женщины в человеческий рост, с обнаженной грудью. Одной рукой женщина поправляла складки юбки, а в другой держала яблоко и задумчиво, с умиротворенной улыбкой смотрела на него. Картинка словно из другого мира, из другого времени…

Капуччино был просто сказочным. Анна и не помнила, чтобы когда-то пила такой хороший кофе. К нему полагался бокал холодной воды и наполненная пудингом сахарная улитка. Завтрак по-итальянски.

Анна осмотрелась. Она даже не ожидала, что за обветренным средневековым фасадом дома может скрываться такое суперсовременное бюро. Функциональное, строгое и холодное. Замерзнуть можно, если работать здесь. И всего лишь две картины на стене. На одной было изображено огромное поле подсолнечников, за которым, почти скрытая среди цветов, виднелась маленькая деревенская избушка, окрашенная в красный «тосканский» цвет. На другой были широкие безлесные холмы Крете в рассеянном, с перемежающимися полосами тумана свете раннего утра — ландшафт в нежных пастельных тонах. На одном из холмов дом, четыре кипариса в качестве защиты от ветра с одной стороны — нереальный, чуждый всякой жизни.

Анна сидела в странном кресле в форме чаши. Она не знала, что такое клубные кресла, но именно такими их себе и представляла. Бюро обставлял мужчина, и это трудно было не заметить, а за следующей дверью вполне могло быть что угодно. И зубоврачебное кресло, и шкаф-стенка нотариуса, заставленная книгами по гражданскому праву и занимавшими нескольку метров комментариями к нему.

Моника вышла из-за стола и протянула Анне каталог.
— Это наши последние предложения. Может, желаете посмотреть?
Анна кивнула и открыла каталог наобум, где-то посередине. Указанные там названия населенных пунктов ни о чем ей не говорили. Она закрыла каталог.
— Мне это вряд ли поможет. Я ищу что-нибудь в определенной местности, а когда читаю названия «Кастельнуово» или «Кастельфранко», то даже не представляю, где они находятся.
— Понимаю. — Моника взяла каталог и положила его в ящик стола. — Ну хорошо, сейчас придет господин Грегори. Хотите чего-нибудь выпить?
— Стакан воды, если можно.
В этот момент вошел Кай Грегори. Волосы его были еще влажными, лицо раскрасневшимся. Очевидно, он только что принял душ. Он протянул Анне руку.
— Фрау Голомбек?
Анна кивнула.
— Грегори. Должен принести свои извинения за то, что вам пришлось ждать, но меня задержали.
— Ничего, я не тороплюсь.
Он улыбнулся, и Анна улыбнулась в ответ. Кай открыл дверь в свой кабинет:
— Прошу вас, входите. Моника, вы приготовите нам кофе?
Моника вопросительно посмотрела на Анну.
— Кофе или воду?
— Воду.
Анна пошла за Каем в кабинет.

Указатель количества топлива черного «Мерседеса-джипа» стоял на двадцати пяти процентах. Обычно он с клиентами сначала заезжал на бензоколонку и заправлял машину, а в конце осмотра объекта клиенты рассчитывались за израсходованный бензин. Сегодня он этого не сделал и сам себя спрашивал почему. Возможно, подсознание послало сигнал, что это поездка скорее личного, чем делового характера. Возможно, он хотел произвести впечатление человека легкого и непринужденного в общении, а не закоснелого сверхкорректного маклера. А может, он просто хотел побыстрее уехать. Уехать с ней в горы, и без промедления.

Ему казалось, он понял, что она ищет. Правда, он не знал, почему она хочет спрятаться непременно в Италии и именно в этой местности — потому что иначе назвать ее поведение нельзя, — но это он еще успеет разузнать. Он присмотрел для нее совершенно определенный объект, но опыт маклера научил его: никогда не показывай оптимальный вариант ни первым, ни последним. Уведенное в начале осмотра не воспринимается всерьез — только миллиардеры и чокнутые покупают первое, что попадется на глаза, — а после следующих пяти объектов первый забывается и воспринимается, как что-то неудачное. Но и не стоит самое лучшее показывать в конце. К тому моменту клиенты чаще всего уже находятся на грани нервного срыва, поскольку разуверились в том, что удастся найти что-то подходящее, и больше не верят в то, что этот объект обладает нужными качествами. Искусство маклера заключается в том, чтобы угадать, какой дом точно будет куплен клиентом, дабы расставить все по нужным местам. Таким образом, ему придется провести с Анной Голомбек как минимум два дня. Прекрасная перспектива, потому что в этой женщине было нечто, притягивающее его. Возможно, то, что она держала дистанцию, или же тайна, которая, без сомнения, у нее была, но которую она пыталась скрыть. Кроме того, она была очень симпатичной, а ее желание найти дом только для себя одной было просто замечательным. В последние годы ему приходилось иметь дело преимущественно с семейными парами около шестидесяти, которые искали себе дом для отдыха или же резиденцию, по стилю соответствующую их возрасту.

Они как раз свернули с главной дороги Гросетто—Ареццо в направлении Бучине, когда она насмешливо посмотрела на него:
— Вы даже не показали проспект, прежде чем начать катать меня по окрестностям. Может быть, все это напрасные усилия, и вы только потеряете время и деньги.
— У меня такая манера работать. Недвижимость не покупают за письменным столом. Нравится человеку дом или нет, невозможно решить по фотографии. Нужно узнать местность, почувствовать, как действуют на тебя окрестности, увидеть, как можно подъехать к дому, посмотреть сад, познакомиться с видами. Нужно постоять перед домом и ощутить окружающую его атмосферу. А ее каждый чувствует по-своему. Чаще всего дело даже не в том, отремонтирован ли дом, и обычно все иначе, чем представляется дома, в Германии. Нужно просто встать перед домом и влюбиться в него. Нужно почувствовать, что дом притягивает тебя и что невозможно больше не думать о нем. Он должен пробудить в человеке чувство тоски по нему. Желания. Даже пусть абсолютно нереальные. И тогда человек сделает глубокий вздох и скажет: «Боже, этот дом должен стать моим, или я умру!» И тогда уже неважно, что на крыше не хватает трех черепичин или облицовочная плитка в ванной не того цвета.
Он взглянул в зеркало заднего вида и сбросил скорость, пропуская машину.
— Это как в любви. Я слышал от людей, что они только через десять лет, прожитых в браке, замечали, что у супруга или супруги кривой нос. Потому что они увидели это только тогда, когда любовь остыла.
Только теперь он решился взглянуть в ее сторону. Она упорно смотрела вперед, и по выражению ее лица было невозможно ничего понять.
— И по этой причине я вожу клиентов всюду и считаю, что лучше показать им на один объект больше. Благодаря этому складывается общее впечатление и они не думают, что что-то пропустили или чего-то не увидели.
Анна кивнула.
— Звучит довольно идеалистически.
— Если вы будете жить здесь, то или станете идеалисткой, или вернетесь назад, в Германию. Если любишь страну, то хочется, чтобы все другие тоже научились видеть и любить ее. Быть маклером здесь — это не бизнес. Это не работа в городе, где вечером за шампанским можно похвастаться перед друзьями по работе: «Эй, сегодня вышло великолепно, я продал три частные квартиры и целый многоквартирный дом!» Наоборот, работу здесь я воспринимаю, как бы это выразиться… скорее как работу миссионера.
— Мне нравится то, что вы говорите.
Постепенно безлесные холмы уступили место возвышенностям, поросшим густым лесом.
— Эти места я знаю, — сказала Анна. — Когда-то, десять лет назад, я проводила здесь отпуск.
— И вам здесь так понравилось, что вы непременно хотите вернуться назад?
Анна помедлила с ответом.
— Приблизительно так.
Этого он не ожидал, но расспрашивать дальше не стал. Когда он снова заговорил, то обращался больше к себе, чем к ней.
— Места эти приятные, но дикие. Здесь пока еще имеет право произрастать все, что только хочет расти. Четкие контуры теряются, но человек чувствует себя здесь как дома. Эти места созданы для того, чтобы чувствовать себя хорошо, и жить, а не существовать под фирменным знаком «Выставка. Демонстрация культуры». Жить в дикой местности по принципу «Живи сам и давай жить другим» и иметь возможность обращаться к цивилизации. Здесь все удобства, необходимые человеку. Живя в лесу, человек чувствует себя более защищенным и скрытым, хотя и одиночество ощущается сильнее. За исключением отдельных усадеб, ландшафт стал однообразнее. Такой дубовый лес вы найдете и в Германии, но Крете — нет.
— Это правда. Но я люблю Тоскану, поросшую лесом, а не гладко выбритую.
Он засмеялся. Они въехали в местечко Амбра, расположенное в центре долины, в котором было все, что нужно жителям: почта, банк, пекарня, аптека, три продовольственных магазина, два бара, обувной магазин, цветочный магазин, магазин скобяных изделий, химчистка, мясная лавка, частный врач, школа, три церкви и кино.

Он пересек площадь, которая была, как всегда, безнадежно забита припаркованными автомобилями, и свернул налево, в направлении Ченнины — маленького горного села, добраться к которому можно было только по дороге, хотя и заасфальтированной, но очень узкой и изобилующей крутыми поворотами.

Анна откинулась назад. Ченнина. Точно. Там они ходили на летний концерт, который начался поздно, в девять вечера. Феликс остался дома ухаживать за маленькой птичкой, которую нашел в кустах и у которой было сломано крыло. Он давал ей воду в ложечке для яиц и пытался засунуть ей в клюв дождевых червей, которых сам насобирал и порубил на части.

Однако птица упорно отказывалась есть. Она даже не открывала клюв. Потом Феликс нашел в холодильнике остатки поленты, которую они ели на обед и которая, как им показалось, была любимой птичьей едой. Птичка громко пищала, когда Феликс подходил к ней с полентой, и открывала клюв так широко, что ее глотка казалась больше, чем вся голова. И Феликс усиленно кормил ее.

Когда они вернулись из Ченнины после концерта, им показалось, что птичка уснула. Феликс баюкал ее в руке, шептал какие-то успокаивающие слова и был абсолютно счастлив. Им удалось уговорить Феликса уложить птичку в устланную мхом коробку из-под обуви и оставить там на ночь.

На следующее утро птичка умерла. Лопнула. Чересчур большое количество поленты, попавшее в птичий желудочек, разбухло там и просто разорвало его. Гаральд и Феликс похоронили птичку. Гаральд постарался сделать из этого как можно более достойную церемонию и водрузил камень на ее могилку. Даже три дня спустя Феликс неожиданно начал рыдать, вспоминая об этом.

С тех пор они никогда больше не ели поленту.

За Ченниной начиналась усыпанная щебнем извилистая дорога, для которой, впрочем, джип был не так уж и нужен. Однако горный серпантин был настолько узким, что Кай несколько раз вынужден был сдавать назад, чтобы вписаться в поворот.

Наконец они добрались до Солаты. Деревня производила впечатление заброшенной и пришедшей в упадок, хотя, по всем признакам, люди здесь жили. Целая свора псов с диким лаем набросилась на машину, однако Кай поехал дальше, не обращая ни них внимания, хотя собаки и пытались ухватиться за колеса.

Через десять минут езды через оливковые и каштановые леса они добрались до развалин дома. Это было большое поместье в форме латинской буквы U, стоявшее на холме, откуда открывался прекрасный вид на широкую долину Вальдарно вплоть до Прато Маньо — горной цепи, отделяющей Умбрию от Тосканы.

Анна вышла из машины и с ужасом посмотрела по сторонам.
— Что это значит? — спросила она. — Зачем вы показываете мне огромную развалину, в которой хватило бы места и на шесть апартаментов, а мне понадобилось бы два миллиона евро, чтобы восстановить дом, не говоря уже о потерях времени и нервотрепке со строителями?
— Забудьте о руинах, — сказал Кай. — Мне хотелось бы, чтобы вы обратили внимание на это место. Оно вам нравится? Расположение? Вид? Расстояние до ближайшего населенного пункта?
Анна медленно обошла развалины, что было совсем непросто из-за разросшихся кустов ежевики.
— Нет, — через некоторое время сказала она. — Вид на долину Вальдарно мне не нравится — слишком далеко. Слишком безлико. Проснувшись, я не увижу моего леса, моего холма, моей деревни, моей часовни — мест, которые мне знакомы. Собственно, не увижу ничего. Местность без названия. Дома и улицы так далеко, что я их просто не различаю. Я теряюсь в этом пейзаже. Может, ночью долина и сияет огнями, и цивилизация кажется такой близкой, но это только будет усиливать мое одиночество, словно я смотрю на темный лес без единого огонька.
Она крутнулась на месте, раскинула руки и засмеялась.
— Я стою наверху и демонстрирую себя всему миру. Каждый может наблюдать за мной. С дороги будет видно, ем я или лежу в шезлонге, в доме я или работаю в саду — здесь я буду на виду еще больше, чем в городе. Мне пришлось бы посадить деревья и вырастить живую изгородь, чтобы защитить себя. И повесить гардины на окна. А я этого не хочу.
— А деревня?
Она задумалась на минуту.
— Да, думаю, и населенный пункт слишком далеко. Я не хочу, чтобы у меня был сосед, который выходит из себя каждый раз, когда у меня слишком громко играет радио, но и не хочу идти целый час, пока встречу человека.
Кай улыбнулся и открыл дверь машины.
— Вот так значит… Теперь мне намного понятнее, что вы ищете. Садитесь в машину. Не возражаете, если мы сначала пообедаем? Тут неподалеку есть маленькая остерия с простой, но очень хорошей едой. Она вам понравится. А затем я покажу вам дом вашей мечты.
Анна села в машину.
— Фантастика! Но только я приглашаю вас. Дело в том, что у меня сегодня день рождения.

36

В этот день они больше не занимались осмотром домов, а сидели в маленькой остерии в Кастельнуово Берарденья, прямо на выезде из городка. Поначалу они были очень вежливы друг с другом, съели парочку кростини в качестве закуски и поговорили о недвижимости. У Анны было такое чувство, что она повторяется, что она все это уже говорила в бюро и что

Грегори с ней ужасно скучно.

Кай заказал пол-литра разливного кьянти и большую бутылку минеральной воды.

Они чокнулись и выпили, Анна закурила, и к тому времени, когда были поданы ее ньйокки и равиоли для Кая, графинчик кьянти незаметно опустел. Кай заказал еще один.

Тут они снова вспомнили о дне рождения Анны. Кай поздравил ее и спросил, сколько же лет ей исполнилось. Анна ответила, что по ней же видно, что двадцать восемь. Кай улыбнулся, а Анна расхохоталась так, что изо рта на стол упала пара кусочков ньйокки, из-за чего ей стало ужасно стыдно.
Но Кай устранил эту оплошность с помощью салфетки, а потом сунул ее за вазу с цветами. И вообще вел себя, словно ничего не случилось.
— А почему вы ищете дом здесь, в Тоскане, для себя одной? — спросил Кай.
Анна отстраненно посмотрела на него.
— Потому что хочу быть вместе с сыном, наконец-то после стольких лет… И еще потому что мой муж в Германии трахает мою лучшую подругу.
На какое-то мгновение Кай лишился дара речи.
Анна заявила, что ньйокки с соусом песто просто великолепны и что вообще-то жизнь прекрасна. Данное открытие она подтвердила широким жестом, опрокинув при этом свой бокал с красным вином.
— Нет проблем, — пробормотал Кай и налил ей еще.
Когда подали кролика под соусом, они заказали третий графин вина.
— Сегодня у меня день рождения, и сегодня начинается моя новая жизнь, — объявила Анна. — Это может быть началом начала, но может быть и началом конца. Я согласна на все. И считаю, что нам следовало бы перейти на «ты».

Она подняла бокал, и Кай поднял свой. Эта женщина ошеломила его. Он посмотрел ей в глаза и улыбнулся. У нее были необычайно глубокие глаза, но если внимательно всмотреться в них, то можно было потеряться в их абсолютной пустоте. Неважно, какой спектакль она разыгрывала, — по-настоящему скрыть печаль, которая подавляла все, которая стерла все, что когда-то светилось в ее глазах, она так и не сумела.
— Хочешь десерт? — спросил он.
— Эспрессо. Правда, для меня он слишком горький, а с сахаром и вообще отвратительный на вкус, но раз все итальянцы после еды пьют эспрессо, то и я выпью после еды эспрессо. Раз уж я живу здесь, то хочу делать то, что делают все. Буду каждый день покупать газету, читать ее и оставлять где-нибудь. Летом буду закрывать ставни и включать в комнате свет. Буду сидеть перед своим домом и ждать, пока кто-нибудь пройдет мимо и заговорит со мной. И это будет ужасно волнительно.
— Due cafе! — крикнул он официанту. — Е il conto, per favore.
— Я угощаю, — сказала она. — Мы так договорились. А что касается дома, то деньги роли не играют. Если он мне понравится, деньги значения не имеют. Ну что, приятно слышать? Твое сердце маклера от таких слов бьется быстрее?
Она вдруг стала агрессивной, сама не понимая почему.
Он не рассердился, наоборот, стал очень нежным и ласковым.
— Маленькая сиеста пойдет тебе на пользу.
Она взглянула на него:
— Ты отвезешь меня в гостиницу?
Он кивнул. Официантка принесла кофе-эспрессо и счет. Анна положила деньги и залпом выпила кофе, словно какой-то шнапс, который хочешь не хочешь, а надо выпить.
— Идем.
Большая стоянка для автомобилей, на которой было всего лишь три машины, находилась в нескольких шагах от остерии.
— Прекрасный день рождения, — сказала она. — Ты еще в состоянии вести машину?
— Да. Тут недалеко.
Она буквально повисла у него на руке.
— Это хорошо. Просто я уже не в состоянии ехать.
Во время поездки Анна прислонилась головой к окну и уснула. Кай посмотрел на нее. Она была и веселой, и мрачной одновременно. Непредсказуемой. И ему хотелось понять, что она собирается делать. Завтра он повезет ее в долину. Вообще-то он собирался показать сначала пару других объектов, но сейчас изменил своим принципам. Она была слишком нетерпелива, а он был на сто процентов уверен, что тот дом будет самым оптимальным вариантом для нее.
Она, вздрогнув, проснулась лишь тогда, когда он остановился перед гостиницей.
— Мне подняться с тобой на минутку?
Она ничего не сказала, лишь улыбнулась и вышла из машины. Пробормотала «До завтра» и исчезла в дверях. Кай посмотрел ей вслед. Ничего другого он и не ожидал.