Закрити
Відновіть членство в Клубі!
Ми дуже раді, що Ви вирішили повернутися до нашої клубної сім'ї!
Щоб відновити своє членство в Клубі — скористайтеся формою авторизації: введіть номер своєї клубної картки та прізвище.
Важливо! З відновленням членства у Клубі Ви відновлюєте і всі свої клубні привілеї.
Авторизація для членів Клубу:
№ карти:
Прізвище:
Дізнатися номер своєї клубної картки Ви
можете, зателефонувавши в інформаційну службу
Клубу або отримавши допомогу он-лайн..
Інформаційна служба :
(067) 332-93-93
(050) 113-93-93
(093) 170-03-93
(057) 783-88-88
Якщо Ви ще не були зареєстровані в Книжковому Клубі, але хочете приєднатися до клубної родини — перейдіть за
цим посиланням!
УКР | РУС

Стівен Джонс — «Запах страха. Коллекция ужаса»

Эл Саррантонио
«Лето»

Этот день был прекрасен, как будто в него уместилось все лето. Сухой жар поднимался из трещин на тротуарах и, слегка мерцая, колыхал растущую в них коричневую траву. В застывшем воздухе висела тишина, солнце светило раскаленной монетой с бледного безоблачного неба, неподвижные зеленые листья, иссушенные и обожженные, томились от безветрия.

Вращающиеся оконные вентиляторы гнали раскаленный воздух с улицы в комнаты. Газеты шуршали страницами на кухонных столах, пока над ними пролетал искусственный ветерок, да так и замирали, горячие, никем не прочитанные. Тарелки, оставшиеся после завтрака, были позабыты на столе, тарелки с несъеденным обедом (скукожившийся черный хлеб, пожухлые листья салата, сухая, как бумага, клякса горчицы) стояли рядом. Утренний кофе, заваренный в двух кружках, от дневной жары все еще был тепловат.

— Фух, Мейбл, ну и жарища. — Джордж Мэдоус сидел в кресле, развалившись, как наевшийся до отвала человек. Рубашка и брюки его были расстегнуты, но не из-за переедания, а из-за жары.

Мейбл, его жена, лежавшая без сил на соседнем диване в халате с узором из пожухлых подсолнухов, которые в вялом диссонансе сливались с потертыми маргаритками на обивке дивана, попыталась что-то сказать и не смогла. Продолжая слабо обмахивать себя журналом в правой руке, она сделала еще одну попытку.

— Обычная… жара, — удалось вымолвить ей хриплым голосом, после чего она закрыла глаза, чтобы предотвратить дальнейшие замечания.

— Да, — слабо произнес Джордж, тоже закрывая глаза. Он всегда вставлял последнее слово и сейчас не смог промолчать. Собравшись с силами, он добавил то, что Мейбл и так было прекрасно известно: — По радио сказали, что может стать еще жарче.

Трое двенадцатилетних парней ненавидели лето. Так было не всегда. Когда-то лето принадлежало им. С первого дня каникул до той минуты, когда снова раздавался жуткий школьный звонок, они распоряжались летом, как его хозяева. Были бейсбол, и теннис, и минигольф, и игра в шарики в горячей пыли. Была охота на бабочек, и были монархи с оранжево-черными крыльями, огромные, как птеродактили, и почти столь же неуловимые.

Были походы к секретному озеру с кувшином, были капли озерной воды и микроскоп Лема для рассматривания живущих в них амеб. Они плескались с утра до самого вечера, и на закате из озера выползали раскисшие от воды существа, сморщенные, как изюм, чтобы обсохнуть и отдохнуть в последних лучах солнца.

По ночам был телескоп Монка, огромная сухая холодная луна, проплывающая через окуляр, как рябой воздушный шарик, и Сатурн, висящий молчаливо и величественно внутри золотого кольца. Были ночевки во дворе, и была палатка Шепа, освещенная изнутри, но не светлячками, а фонариками мальчиков, читающих комиксы. Был запах «Стерно» и теста для оладий на следующее утро. Был металлический привкус теплой воды в скаутских флягах.

Лето было их временем, временем вдали от учебников и грозящих пальцев родителей, временем мальчишек. И в этом году оно началось так же, как всегда: тетради в черно-белых обложках засунуты подальше, карандаши заброшены под кровати в комки пыли, школьные формы спрятаны в самую глубину гардеробов.

А потом хватаешь промасленную, пахнущую кожей бейсбольную перчатку и айда на двор! В начале лета было все: грязные кеды, короткие штаны, росистое утро, уступающее место свежей дневной жаре, вечерние грозы, распугивающие игроков теплыми и большими, размером с игральный кубик, каплями, неожиданная прохлада, заставляющая зябко поеживаться. Озеро, еще озеро и еще больше озера; ночная прохлада; резкий холодный вкус мороженого и колы из бутылки в ведерке со льдом, горячая сосиска, источающая пар из-под кучки тушеной капусты. Кино в автокинотеатре из грузовичка дяди Джеда, в котором двое прятались под брезентом.

Утром, днем и вечером это было лето. Настоящее лето. Пока что-то… не начало меняться…

Первым это заметил Шеп, когда они сидели в домике на дереве днем где-то в середине августа. Они как раз закончили меняться карточками с бейсболистами и взялись спорить, сколько карточек (только парных!) нужно прицепить к спицам велосипеда, чтобы они начали трещать, при этом продолжая другой спор о том, кто из девчонок красивее, Маргарет О’Херн или Энджи Бернстайн, когда Шеп вдруг поднял голову и принюхался, точь-в-точь как собака. Нога, просунутая в одну из многочисленных дыр в полу, прекратила качаться, как маятник, и замерла.

— Ты чего? — спросил Лем, а Монк, нахмурившись, оторвался от нового выпуска «Склепа ужасов».

— Выключай мозг, Шеп, — недовольно буркнул Монк. — Сейчас лето.

— Только из-за того, что ты не хочешь говорить о девчонках, или о волосатых ногах, или о… — начал было Лем, но осекся, когда посмотрел на лицо Шепа.

— Что-то не так, — промолвил Шеп, оставаясь в позе пойнтера, почуявшего дичь.

Лем хохотнул, но тут же замолчал, увидев серьезные глаза Шепа. Шепотом он произнес:

— Что значит «не так»?

Шеп, не шевелясь, сказал:

— Разве ты не чувствуешь?

Монк, решительно тряхнув головой, вернулся к комиксу, но на лице Лема появилось озабоченное выражение. Шеп никогда не ошибался в таких вещах.

— Я… ничего не чувствую… — еле слышно промолвил Лем.

Лениво, не отрывая взгляда от «Склепа ужасов», Монк пихнул ногой кед, и тот упал на голень Лема. Комок рыжей грязи отвалился от рифленой подошвы и стек по его голой ноге.

— Ну что, чувствуешь что-нибудь, Лемник?

— Тихо! — резко произнес Шеп, и это была не просьба.

Двое других мальчиков замолчали, и Монк наконец сел, без труда найдя задом самую большую дырку в полу, которую они называли — разумеется! — «сортир».

Нечто вроде легкого шипения, что-то похожее на жуткий стрекочущий звук, который издают цикады, прошелестело мимо его уха и скользнуло по щеке, хотя ни единое дуновение ветра не шелохнуло горячий утренний воздух.

— Что это?..

— Становится жарче, — просто сказал Шеп.

— Может, открылась Адская пещера? — засмеялся Монк, но никто его не поддержал.

Днем было слишком жарко, чтобы купаться. Так продолжалось и следующие три дня. Они покинули кривобокий домик на дереве, изготовленный из досок разного размера и кое-как сколоченных разрисованных оранжевых ящиков, и переместились в подвал Монка, где было сыро, но прохладно. Еще никогда не бывало настолько жарко, чтобы нельзя было сходить на озеро.

Никогда.

Они перечитали всю коллекцию комиксов Монка, покрывшихся плесенью от долгого хранения в подвале. Из досок, слишком плохих даже для домика на дереве, Монк соорудил в углу лабораторный столик, и они принялись возиться с химическим набором, чтобы сделать такие штуки, которые сначала желтые, а потом становятся красными, и другие, из которых дым идет.

Они поиграли с рогатой антенной старинного телевизора, огромного деревянного ящика с крошечным, размером с книгу, черно-белым экраном, и настроили канал фильмов про чудовищ. Какое-то время сквозь полосы и снежок на экране они наблюдали за тем, как человек с планеты Икс буйствует в шотландских болотах. Потом Монк принес миску винограда. Часть ягод они съели, а остальными принялись стрелять друг в друга, кладя их в рот и хлопая по щекам, чтобы ви- ноградинки вылетали, как снаряды из пушки...