Франсуаза Бурден - Незнакомка из Пейроля
— Вот и взлетели, моя красавица, — произнес он в микрофон. — Когда захочешь, я дам тебе вести вертолет!
Паскаль усмехнулась, зная, что она очень устала, и что он никогда бы не позволил ей управлять вертолетом в таком состоянии.
— Куда хочешь полететь?
В наушниках голос Самюэля казался пылким и обнадеживающим. Всякий раз, когда Паскаль летела вместе с ним, ей казалось, что он мог отвезти ее хоть на край света, и она не стала бы протестовать.
— Выбери сам за меня, — ответила она, удобно устраиваясь в кресле.
Ангары аэроклуба уменьшились до игрушечного размера. Самюэль повернул направо, а Паскаль закрыла глаза. После этих ужасных дней прогулка по небу была именно то, что нужно. Ее отец и брат, как и она, подавленные и удрученные, уехали в машине сразу после похорон, не понимая, почему она захотела остаться.
Она и сама не знала. Сколько лет она не бывала здесь? Двадцать лет, наверно.
— Я отвезу тебя в Гайяк, — провозгласил Самюэль. — Ты увидишь тамошние виноградники и берега реки Тарн…
Его нежность по отношению к ней так растрогала ее, что Паскаль почувствовала, как в ее горле сжимается комок. Она несколько раз глотнула, затем закрыла глаза и постаралась как можно незаметнее стереть слезу, которая покатилась по ее щеке.
— Не плачь, хорошая моя, а то ты не сможешь рассмотреть пейзаж!
Он, как никто другой, сумел утешить ее, окружил ее нежностью; всю ночь она проплакала на его плече, несмотря на то, что они развелись три года назад.
— Ты просто потрясающий бывший муж, — сказала она, шмыгая носом.
В наушниках раздался смех Самюэля. Хотя эта шутка была не новой, он, казалось, все еще мог оценить ее. Секунду спустя он посмотрел на карту, развернутую на коленях, затем взглянул вниз, чтобы найти ориентиры.
— За два дня тебе не удастся выплакать свое горе, — добавил он, — оставь его на потом.
Она знала это, заранее смиряясь перед предстоящей ей скорбью, однако утешая себя тем, что самая невыносимая часть — похороны — уже позади. Потеря матери была наихудшим из того, что с ней произошло в жизни; в свои тридцать два года она не знала настоящих трагедий, кроме, может быть, болезненного разрыва с Самюэлем, так измотавшего ей душу. В остальном же ее упрямый характер давал ей ценное преимущество, и вовсе не затруднял ей жизнь, вопреки тому, что ей предсказывали в детстве. Своенравная девчонка, охваченная желанием достичь совершенства, чересчур требовательная, она бывала вне себя от ярости, когда ей не удавалось достичь целей, которые она поставила перед собой. Ее родители, смеясь, говорили ей, что это оттого, что ее запросы были чересчур высоки.
Ее родители… Это слово она уже почти и не употребляла, разве что только вспоминая о прошлом. Оставалась ли ее матерью эта душевнобольная женщина, постоянно напичканная медикаментами? Сознательно ли она отказывалась бороться с болезнью, убивавшей ее? Смирившись с приговором, не ускорила ли она намеренно приближение кончины? Она мало говорила о себе, будучи чересчур стыдливой, чтобы рассказать все начистоту, не открываясь никому; выражение ее лица было постоянно любящим и загадочным. За несколько недель до смерти она праздновала свое шестидесятилетие, однако она выглядела на много моложе, лишь ее седые волосы выдавали ее возраст. Дочь вьетнамки и француза, она унаследовала азиатскую внешность, и Паскаль тоже достались большие, черные, оканчивающиеся у висков глаза, высокие скулы, матовая кожа и носик восхитительной формы.
— Если хочешь, мы можем подняться к Альби, — предложил Самюэль.
Он предлагал ей полететь к дому, где она провела детство, о котором она столько раз рассказывала ему, но сейчас она не захотела.
— Нет, держи курс на Гайяк, так будет лучше…
Зачем тревожить все эти далекие воспоминания, каждое из которых было связано с матерью? Тот огромный Пейрольский сад, где она любила играть, там повсюду росли цветы, а большая рыжая собака прыгала вокруг нее, еще на склоне там была лужайка. В хорошую погоду ее мать надевала шляпу-канотье, брала с собой плетеную корзину и секатор и выходила в сад. Если залезть на забор, где Паскаль каждый вечер ждала отца, то можно было увидеть, как их белый дом купается в лучах закатного солнца. Их отъезд причинил девочке много страданий.
Рука Самюэля прикоснулась к ее колену, и она снова почувствовала прилив слез.
— Прости меня, — прошептала она.
Хотя она едва шевелила губами, микрофон был достаточно чувствительным, чтобы Самюэль расслышал ее слова. Он передал ей карту и скомандовал:
— Так, ну-ка пересядь сюда и покажи мне, на что ты способна!
Она удивилась тому, что он доверял ей управление машиной, и метнула на него быстрый взгляд.
— По крайней мере, тебе придется думать о чем-то другом…
Ей доводилось часто совершать полеты, однако ее работа в больнице Некер отнимала все ее время, и в течение трех месяцев она ни разу не управляла вертолетом.
— Ты мне поможешь? — спросила она, стиснув зубы.
Он рассмеялся, скрестил руки и принялся давать команды.
***
Проснувшись, Паскаль с печалью вспомнила, почему она находилась в этом месте. Ее комната была большой, современной, безликой, через приоткрытое окно она слышала журчание воды в реке Тарн, которая текла в нескольких метрах от отеля.
Горничная поставила поднос с завтраком у изножия кровати, и Паскаль поднялась, придерживая на плечах одеяло. Этим вечером Самюэль пробыл с ней, пока бар не закрылся, а потом пожелал ей спокойной ночи и сошел вниз по лестнице. Она обернулась, чтобы в последний раз улыбнуться ему, ей было грустно оттого, что она нескоро увидит его в следующий раз. Он тоже выглядел печальным, хотя у него была какая-то женщина. Он несколько раз отвечал на ее звонки по мобильному телефону. Ее звали Марианна, он почти ничего не говорил о ней.
Паскаль налила себе чашку кофе, потом отломила кусочек булки и намазала его вареньем. Ни тревоги, ни огорчения не были способны повлиять на ее аппетит, в этом, без сомнения, была одна из причин ее неистощимой энергии. Даже во время трудных ночных дежурств в больнице она ела все, что попадало под руку. Несмотря на это, ее фигура оставалась изящной, с узкими бедрами и плоским животом, сохраняя долговязый силуэт девушки-подростка. В то время, когда ей страстно хотелось иметь ребенка, Самюэль советовал ей сделать рентгенопельвиметрию, поскольку был уверен, что ее узкий таз не позволит ей рожать естественным путем.
Они столько говорили об этом будущем ребенке! Но Паскаль не удавалось забеременеть, и она страдала от этого, Самюэля же это не беспокоило. Он обожал свою жену, с ребенком или без, и считал, что им некуда торопиться. Разве им не достаточно того, что они живут вместе? Паскаль выходила из себя, бунтовала, думала только об этой своей проблеме. Ей хотелось стать молодой мамой, и она впадала в отчаяние, не слушая доводов Самюэля, который беззаботно повторял, что все устроится. Ее гинеколог говорил ей то же самое, и Паскаль не следовало превращать ей это в навязчивую идею. К тому же она тогда заканчивала учебу, писала диссертацию и готовилась к поступлению в интернатуру, — это период вряд ли можно было считать благоприятным для спокойного зачатия. Но Паскаль никого не слушала, она отправилась на анализы, считая себя бесплодной, и потребовала, чтобы Самюэль сдавал анализы вместе с ней. Он отказался. Это было началом раздора, который и привел их к разводу.
Намного позже Паскаль пожалела о своей глупой непримиримости, однако тогда она искренне считала себя жертвой. Во время бракоразводного процесса по обоюдному согласию Самюэль имел такой несчастный вид, что она была готова сдаться, но затем вспомнила о своей неприязни и отвернулась, чтобы больше его не видеть. Через несколько дней он уехал из Парижа в Тулузу, где получил место анестезиолога в больнице Пюрпан. Без сомнения, он хотел максимально отдалиться от Паскаль, однако он продолжал ей часто звонить. Он делал вид, что они остались друзьями, он изображал из себя ее лучшего друга и никогда не задавал вопросов о ее личной жизни, в его голосе по-прежнему слышалась бесконечная нежность. Когда она сообщила ему о смерти своей матери, он тут же покончил с делами и тут же бросился к ней, чтобы утешить ее, как не удавалось никому другому.
Самюэль… Что это за Марианна, которая преследовала его по телефону? Подруга, любовница или его будущая жена? Да, он не сегодня-завтра снова женится, просто невероятно, что за три года ни одной женщине не удалось его заарканить. Паскаль пожала плечами и съела последнюю булочку. Насытившись, она приняла душ и надела джинсы с черным пуловером. Ее поезд отправлялся вечером, поэтому ей предстояло провести весь день, гуляя по улицам Альби и вспоминая детство. Школьный двор, собор святой Сесилии, небольшой рынок, где в булочной Гайи она покупала бублики, посыпанные цедрой или же нежное анисовое печенье.
Она вышла из отеля в одиннадцать часов; свою дорожную сумку она оставила в приемной и отправилась скорее в странствие, а не на прогулку. С каждым шагом она вспоминала подробности, разные случаи, удивляясь, что ее память так отчетливо все сохранила и что она получала такое удовольствие от воспоминаний. Ни в Сен-Жермене, ни в Париже она не чувствовала себя дома. Она училась и работала, но в душе она хранила образы прошлого и чувствовала себя разъединенной со своими корнями. Но там, на берегах реки Тарн, она постепенно почувствовала, как к ней возвращается покой, будто она вновь обрела что-то важное для себя.
Устав ходить и думать о своей матери, она зашла в старинный кабачок «Робинзон», в 1920 году переделанный в ресторан. У нее еще оставалось время, поэтому она решила взять такси и поехать посмотреть на Пейроль. Вчера Самюэль предлагал ей слетать туда, но она не решилась, теперь же она была готова.
Пейроль… Узнает ли она в этом доме место, где прошло ее детство? Может, она рисовала его чересчур ярко в своем воображении, ведь детские воспоминания всегда бывают очень выразительными, тем не менее она не хотела уехать, не повидав этот дом. Она доела салат из редиса и соленой свиной печени, который умели готовить только здесь, в Альби, затем попросила хозяина ресторана вызвать для нее такси. Расположившись на заднем сиденье, она предупредила шофера, что он ей понадобится в течение всего дня, затем рассказала о своем намерении поехать в Пейроль. Когда они выезжали из города, она, глядя из окна, вспоминала слова Шатобриана насчет Альби: «Этим утром здесь все напоминало Италию...». И правда, красная охра стен домов, кипарисы и сосны, стоявшие в садах, как раскрытые зонтики, яркий свет напоминали Тоскану. Самюэль возил ее туда в свадебное путешествие, и она восхищалась Флоренцией, Пизой и Ниццей, потому что чувствовала там знакомую атмосферу.
— После Кастельно я поеду по трассе Д1. Вам это подходит? — спросил шофер.
— Да, годится. Там дальше возьмите вправо…
Она так часто проезжала по этой дороге, что смогла бы сделать это и с закрытыми глазами. Каждый день она в пять часов возвращалась из школы, весело щебетала, прильнув к спинке кресла матери. Ее мать не любила водить машину и ехала медленно, рассеянно слушая рассказы дочери и напряженно ожидая поворотов. Но она и так не была болтлива. Ее фразы, как и ее смех, всегда были размеренными, краткими и сдержанными.
Паскаль снова прижалась лбом к стеклу. Тарн был недалеко, в этом месте его берега были крутыми и дикими.
— Остановите там! — внезапно вскричала она.
Перед ними выросла высокая каменная стена, окружавшая Пейроль, — нагромождение камней, которое она узнала бы и среди тысяч других стен. Ее сердце быстро забилось, и она глубоко вдохнула, затем попросила шофера доехать сто метров до решетчатой изгороди.
— Подождите меня здесь, я ненадолго.
Он припарковал машину под каштанами, росшими у входа. Первое, что она увидела, — это надпись "Сдается внаем", прикрепленная к воротам. Предыдущий жилец выехал два месяца назад, она вспомнила, что ее отец упоминал о нем.
Она была разочарована тем, что не смогла войти, только сейчас понимая, что нужно было обратиться в агентство и попросить у них ключи. Со стороны дороги дом был не виден, путь к нему преграждала высокая решетка. Паскаль зашагала вдоль стены, удаляясь от такси. Наконец она повернула за угол и пошла по тропинке, которую было трудно увидеть из-за пышной растительности. Пробравшись сквозь колючие кустарники, она нашла маленькую дверь, которую искала, через которую она часто перебиралась в детстве. Цепляясь за плющ, плетущийся вокруг кованой ржавой решетки, она перелезла через забор и спрыгнула с другой стороны. Она с удивлением заметила, что парк не выглядел заброшенным. Трава на лужайке была высокой, однако деревья были недавно подрезаны, что подтверждали аккуратно сложенные кучи ветвей.
Ступая по тропинке, посыпанной гравием, она вспомнила садовника, который когда-то помогал ее матери. Его звали Люсьен Лестрейд, он учил Паскаль собирать смородину, удалять сорные побеги и залечивать ожоги крапивой. Он казался ей старым, как и все взрослые, хотя ему, скорее всего, было не больше тридцати лет. Работал ли он еще здесь?
Дойдя до конца аллеи, она замедлила шаг и на секунду закрыла глаза, находясь в двух метрах от старой липы, которая закрывала обзор. Затем, задрожав от волнения, она открыла глаза: в тридцати метрах от нее возник белый дом.
Паскаль ожидала, что он окажется менее импозантным, чем она видела его в своих воспоминаниях, но он был именно таким, каким сохранился в ее памяти. Большой, внушительный, элегантный, окружавшие окна колонны придавали ему горделивый вид. Он был построен в неоклассическом стиле, почти плоская его крыша была покрыта розовой черепицей.
— Пейроль… — вздохнула Паскаль.
В порыве нахлынувших чувств она подбежала к фасаду, но у нее не было ключа, и ей никто не открыл. Вопреки всем ее страхам, она чувствовала огромное удовольствие, граничившее с экстазом, оттого, что смотрела на этот дом. Ее дом. Место, где она жила беззаботно и счастливо; для нее этот дом навсегда был связан с мыслями о счастье.
Вдали просигналила машина, грубо возвращая ее к действительности: это ее шофер недоумевал, куда она запропастилась. Она последний раз окинула дом взглядом, отмечая следы заброшенности и запустения. Плитка на сарае, куда ставили садовый инвентарь, совсем раскрошилась, каменные ограждения были покрыты плесенью, ставни давно была пора покрасить. Тем не менее в целом этот дом выглядел хорошо, и, без сомнения, скоро здесь поселится кто-нибудь еще. От этой неприятной мысли Паскаль поморщилась. Да, новым жильцам повезет, и она заранее завидовала им.
Она медленно зашагала по той же самой аллее, ее внезапно охватило чувство сожаления. Вернуться в Сен-Жермен, снова взяться за работу в больнице Некер, возвращаться домой на электричке, снова окунуться в серые будни, забыть Пейроль... Она неловко перескочила через маленькую заржавленную дверь и вернулась к такси. Шофер слушал радио, но когда заметил ее, то выключил его.
— Куда это вы пропали, дорогая мадемуазель?
— Я осматривала эти владения.
— Номер агентства недвижимости написан на той табличке, — заметил он недоверчивым тоном.
— Я не собираюсь снимать этот дом, — объяснила Паскаль, — я просто хотела снова увидеть его, я жила здесь в детстве.
— А, вот оно что, тогда все понятно! Я мог бы послужить вам в качестве небольшой лестницы.
Паскаль встретилась с ним взглядом в переднем зеркале и улыбнулась ему.
— Эта собственность принадлежит некоему Фонтанелю, но он сдает ее внаем, — произнес шофер с заговорщическим видом. — В его семье все доктора, и отец, и сын. Их здесь не очень-то любят.
От этих слов Паскаль вздрогнула, как от пощечины. Не любят? Но почему? Ее дедушка, которого она никогда не видела, как и ее прадедушка, были врачами в Альби. Их именем даже называлась маленькая улица, и молодая женщина была всегда уверена, что здешние люди высоко ценят их.
— Правда? — спросила она с хорошо натренированным безразличием.
— Я сам из Марссака, — ответил шофер, — и знаю абсолютно всех! Ходят разные слухи, бывают и совсем полная чушь, всегда нужно уметь отличать правду ото лжи. Но, как говорят, не бывает дыма без огня, верно? А Фонтанели оставили после себя дурную память.
Остолбенев, Паскаль отвернулась; такси тронулось в путь. Этот тип, должно быть, перепутал имена с кем-то еще. В то время, когда они еще жили в Пейроле, ее отец успешно работал в клинике Альби, а Адриан был отличником в лицее. Ее родители редко принимали гостей, однако иногда они устраивали большие приемы, где собирались все именитые люди Альби. За что же их тогда не любили?
***
Марианна стояла к нему спиной и заканчивала гладить белую рубашку, затем повесила ее на плечики.
— Боже мой, да здесь же настоящая парная! Зачем ты это делаешь? — воскликнул Самюэль. От его внезапного крика она вздрогнула.
Он никогда не просил ее заниматься его бельем. Он с трудом переносил эту чрезмерную заботу, которой она его окружала. Он подошел к окну, чтобы открыть его, и оттуда он выглянул в сад. Маленькая ухоженная квадратная лужайка — он сам подстригал ее с помощью газонокосилки — и вьющиеся по ограде розовые кусты создавали почти невыносимое впечатление ухоженности и аккуратности. Но Самюэлю было некогда заниматься цветами, он много работал в больнице и весь свой досуг посвящал вертолетам.
Он услышал, как Марианна подходит к нему. Через секунду ее рука обняла его за шею и она поцеловала его в затылок.
— Самюэль, — нежно прошептала она.
Как всегда по воскресеньям, он все утро занимался с учениками. Он получил работу в вертолетном клубе и нашел в себе педагогический талант, с упоением занимаясь обучением будущих пилотов.
— Ты не хочешь позволить себе небольшую сиесту? — добавила Марианна грудным голосом.
Она уже прижалась к нему, и он почувствовал желание. Но если он уступит желанию своей плоти, то не сможет потом найти в себе мужество и отправить Марианну домой, а он собирался пойти в бар аэроклуба и провести вечер с друзьями. Марианна была прекрасной девушкой, к тому же она была красива, ее глаза были ярко-голубыми, светлые волосы вились, формы тела были пышными, но он не любил ее и решил, что никогда не полюбит. Он не хотел больше привязываться ни к кому, он так тяжело пережил разрыв с Паскаль, что больше не хотел заново подвергаться подобным испытаниям. К счастью, Марианна не представляла для него большой опасности.
— Мне потом нужно будет разобрать кучу писем, позвонить по разным делам, и...
Он умолк, потому что ее руки скользнули под его футболку. Обычно она не начинала первой, она была слишком сдержана, чтобы провоцировать его, поэтому ее жест растрогал его. Неужели ей так хотелось заняться с ним любовью? Или же ей хотелось остаться у него до завтрашнего дня, приготовить ему обед при свечах и уснуть после на его плече? Она была романтичной натурой, ей казалось, что у них большая любовь, она отказывалась верить в то, что ошибалась на его счет. Он повернулся к ней и немного отстранил ее от себя.
— Я занят этим вечером, я обедаю с друзьями, — ласково объявил он.
Несмотря на решительный вид, он испытывал одновременно и чувство вины, и облегчение. Поскольку она каждое воскресенье приходила к нему, он иногда не находил в себе смелости отправить ее домой, и к концу дня он приходил в отчаяние, особенно если она начинала делать уборку или готовить. После развода он был намерен оставаться свободным, но Марианна, похоже, считала, что сможет изменить положение вещей.
— Во сколько тебе нужно уходить? — огорченно спросила она.
— В шесть часов.
— Значит, ты не спешишь?
Он неловко обнял ее и приподнял. Если он не ответит на ее настойчивую просьбу, то незаслуженно обидит ее, к тому же он хотел ее. Он отнес ее в свою комнату, положил на постель и лег рядом. Медленным жестом он снял с нее рубашку, бюстгальтер, и затем поцеловал между грудей.
— Ты такая красивая, Марианна…
Ее кожа была нежной, но слишком бледной, как у всех блондинок. Он провел пальцами по круглым бедрам и пухлому животику. Ничто в ней не напоминало Паскаль, именно поэтому он продолжал быть с ней.
— Ты зря тратишь на меня время, ты заслуживаешь другого, — вздохнул он.
Он никогда ничего ей не обещал, с самого начала он был с ней откровенен, но она, возможно, добивалась своего из упрямства.
— Не говори глупостей, — выдохнула она, — я хочу только тебя.
Она никогда не слышала того, чего не хотела слышать, возможно, в этом была ее сила.
— Ласкай меня…
Его не пришлось просить дважды, тем более что он выбрал неподходящий момент для дополнительного объяснения. В их первый вечер он объяснил ей, что тяжело пережил развод, что еще не вполне пришел в себя после него, и что был неспособен поддерживать прочные отношения. Она задала ему несколько вопросов по поводу его бывшей жены, на которые он неохотно ответил, и в конце разговора Марианна наивно воскликнула:
— Я ее ненавижу, я заставлю тебя забыть ее!
Забыть Паскаль? Нет, он не сможет. Те несколько лет, когда они были мужем и женой, были самыми фантастическими в его жизни, он по-прежнему приходил в волнение, вспоминая, как они впервые встретились. Он был словно поражен молнией, ему казалось, что его грудь пронзили ножом, он испытывал неслыханное чувство, какого не ощущал ни до их встречи, ни после. На ней была пижама персикового цвета, и она, казалось, была напугана перспективой оказаться в операционном блоке. Ее огромные черные глаза неотрывно смотрели на Самюэля, она, казалось, ждала объяснений от него, а не от хирурга. Самюэль был вынужден пообещать ей, что будет держать ее за руку, когда она будет засыпать, и что будет рядом с ней в момент ее пробуждения. Спустя несколько месяцев он женился на ней и был на седьмом небе от счастья. Восхищение, которое она в нем вызывала, никогда не исчезало, каждое утро он благодарил небо, вплоть до их первой ссоры, когда она так хотела ребенка и не могла его зачать. Постепенно их ссоры стали происходить ежедневно, возможно, он не понимал их опасности, он не представлял себе, что из-за этой истории с ребенком они начнут говорить друг другу страшные вещи, и, наконец, расстанутся. В тот вечер, когда она уходила от него навсегда — он ее достаточно хорошо знал, чтобы понять, что она никогда не вернется, — ему хотелось пустить себе пулю в лоб.
— Самюэль, — выдохнула Марианна.
Захваченный врасплох, он собирался было извиниться за свою невнимательность, но тут же заметил, что молодая женщина ничего не замечала и стонала от удовольствия в его объятиях.
***
В течение двух недель Паскаль была вынуждена отгонять от себя мысли о Пейроле, тем не менее она видела его во сне каждую ночь. Почему это место так запало ей в душу? В детстве она сильно тосковала по нему, затем каждое лето ее она ездила по разным странам со своими родителями, и постепенно она забыла о Пейроле. Затем она ездила в Англию и Испанию, чтобы выучить язык, вместе с друзьями с факультета они ездили в разные города, и воспоминание о фамильном доме почти изгладилось из ее памяти. Иногда она говорила о нем, как о потерянном рае, особенно часто она рассказывала о нем Самюэлю, но мысль вернуться туда не приходила ей в голову.
Посетив Пейроль две недели назад, она испытала чувство шока, поскольку, сама не зная как и почему, в ней возникло настойчивое желание вернуться сюда, чтобы остаться здесь жить. Этот дом звал ее, манил ее к себе, она почти казалась себе одной из героинь тех фантастических фильмов, на которых стены оказывают какое-то влияние. Но для такого рода суеверий она была чересчур прагматична и более трезво истолковала свое повеление сердца. Если начистоту, то смерть ее матери поставила точку на сложном для нее жизненном периоде. Ребенок, которого она так и не смогла родить, разрыв с Самюэлем, возвращение к родителям, где она чувствовала себя ребенком, — все вместе это в течение трех лет выбивало ее из колеи. Если она хотела вырваться из замкнутого круга, то она должна была сама принимать решение и придерживаться его. Пейроль был таким решением, пусть ее родные и не поддерживали ее.
Она отправила в больницу Альби свое резюме с просьбой о принятии на работу, а также, на всякий случай, в главные больницы Тулузы. Для того, чтобы предпринять следующие шаги, необходимо было найти работу, но, чтобы сэкономить время, она запросила оценку имущества в агентстве недвижимости, которое занималось поиском арендаторов.
Каждый вечер, возвращаясь в квартиру своего отца, она с волнением просматривала почту, и каждый день, в перерывах на работе, она строила планы на будущее. После разрыва с Самюэлем она перевезла все свое имущество — мебель, книги и посуду — на мебельный склад и не думала больше о нем. Сначала речь шла лишь о временном возвращении к родителям, они нежно обращались с ней, не задавали лишних вопросов, она подумывала о том, чтобы снять двухкомнатную современную квартиру рядом с больницей Некер. Но ее мать заболела и она осталась. Странная болезнь, трудно диагностируемая, считающаяся неизлечимой. Хроническая депрессия, вызвавшая разлад психики? Камилле становилось все хуже, она постоянно сжимала в руках мокрый носовой платок и почти ничего не ела. За несколько месяцев ее состояние резко ухудшилось, ни коллеги, приходившие на помощь, ни бесчисленные обследования не помогли найти решение. В тот момент Паскаль поняла, что ее мать хочет умереть.
До последнего момента Паскаль, Адриан и Анри боролись за ее жизнь, посменно дежурили у ее постели, ощущая собственное бессилие, несмотря на всю свою любовь и врачебный опыт. Перед смертью Камилла, казалось, их не замечала, кроме, может быть, Паскаль, на которую она иногда смотрела с печальной светлой улыбкой.
Покинуть родительскую квартиру в Сен-Жермен и оставить свой пост в больнице Некер означало для молодой женщины начать жизнь с чистого листа. Ведь Самюэлю удалось по-новому устроить свою жизнь, почему бы ей не сделать то же самое? Другие люди, более мягкий климат, возможно, новые друзья и, прежде всего, жизнь в Пейроле, пусть даже она потом двадцать лет будет выплачивать долги, — вот все, чего она желала.
Ее отец и брат, к сожалению, были по-прежнему против ее «дури», как они это называли. Адриан, теряя терпение, назвал ее легкомысленной эгоисткой, она рассердилась и резко ответила на это, что ей уже тридцать два года и что ее не надо учить. К тому же она была независима от отца, не работала в его клинике и могла поехать, куда ей заблагорассудится. Разозлившись на ее колкий ответ, Адриан неделю не разговаривал с ней.
Анри вел себя более сдержанно. Конечно, он не одобрял выбор Паскаль, но он не хотел с ней ссориться. Он чувствовал себя усталым, сломленным, после споров сестры с братом он, хотя и был на стороне Адриана, всегда заключал Паскаль в свои объятия. Он любил ее, гордился ею, и не хотел отстранять ее от себя, несмотря на то, что она собиралась сделать несусветную глупость против его воли.
Получив, наконец, оценку от агентства недвижимости, Паскаль была шокирована, увидев сумму. Пейроль стоил огромных денег. Благодаря развитию туристического бизнеса, соблазнительной архитектуре дома и красивым окрестностям, цена этой собственности могла достигать пяти миллионов евро, при условии, что продавец не торопился получить деньги сразу. Эта сумма, намного превышавшая ожидания Паскаль, напугала ее. Кроме кредита, ежемесячные взносы от которого тяжело лягут на ее бюджет, она должна была взять у кого-нибудь денег в долг. У кого же попросить? Друзья Паскаль все работали, тоже выплачивая кредит, и никто не смог бы ей помочь в скором будущем.
Кроме…кроме, может быть, Самюэля. Но как найти в себе мужество и обратиться к нему с этой просьбой? Просить у него денег в долг было очень деликатной задачей. Когда они разводились, то по обоюдному согласию они ничего не требовали друг от друга. Паскаль знала, что Самюэль рано потерял своих родителей, у которых был единственным сыном и наследником. Хоффманны были владельцами процветающей текстильной фабрики, которую Самюэль выгодно продал. Без сомнения, он был очень обеспеченным человеком, о чем он сам часто ей говорил, когда был ее мужем, но Паскаль никогда не вмешивалась в его дела.
После долгих раздумий она отправилась в банк, чтобы узнать, на какой кредит она могла рассчитывать. В течение двух часов она изучала различные предложения и поняла, что прежде чем заходить в умопомрачительные дебри цифр, ей нужно воспользоваться чьей-то помощью. По меньшей мере, она могла обратиться к Самюэлю за советом. Он не станет лезть на стену оттого, что она собиралась купить Пейроль и, возможно, он будет первым человеком, который одобрит ее намерения.
Однако, ее телефонный разговор с Самюэлем прошел не так, как она того хотела. Ее бывший муж, казалось, был ошеломлен ее идеей поселиться в том месте, где он нашел себе укрытие. После затянувшегося молчания он признал, что Паскаль с детства была привязана к Пейролю, и одобрил ее выбор. Он пессимистически отнесся к ее планам найти работу в Альби. Однако больницы Тулузы могли предоставить работу для Паскаль, поскольку пневматологическая специальность никогда не пользовалась большой популярностью. Но по самому важному для нее поводу, насчет покупки недвижимости он сразу согласился ей помочь.
— Ты не можешь, не имея ни гроша в кармане, брать в кредит такую сумму, иначе тебя задавят долговые выплаты.
— Я не хочу твоих денег, Самюэль.
— Я знаю, но я тебе их и не даю, я одолжу тебе эту сумму.
— Нет.
— Мы все документы заверим у нотариуса, согласна?
— Нет, это невозможно. Я звоню тебе не за этим. Скажем так: я никогда не брала кредит в банке и мне нужен дружеский совет. Мой банкир предложит мне только то, что будет выгодно для него самого.
— Если хочешь, я могу вместе с тобой обсудить процентные ставки!
— Сам…
Чтобы заставить его замолчать, она нежно произнесла уменьшительную форму его имени. Он умолк, и она продолжала:
— Скажи свое мнение, мне больше ничего от тебя не нужно.
— Мое мнение по поводу чего? Твоего переезда в Пейроль? Это хорошая мысль, принимая во внимание, что ты никогда не жила самостоятельно, Паскаль. Сначала ты жила с родителями, потом в общежитии, дальше со мной, затем снова с родителями… Пора начать самостоятельную жизнь. Ведь ты очень независимая женщина, устрой себе жизнь так, как ты того хочешь! Ты всегда любила это место, Паскаль. Ты мне столько рассказывала о нем! Так поезжай, купи его для себя. Это намного интереснее, чем получить его в подарок от отца.
— В любом случае так будет справедливее по отношению к Адриану.
— Конечно. Вернемся к финансовому обсуждению твоего плана. Общая сумма твоей покупки определяет уровень риска для заимодавца, и чем выше этот риск, тем больше проценты.
— Если я правильно понимаю, деньги идут к деньгам, — иронично сказала она.
— К сожалению, да. После выплаты процентов у тебя не останется ни гроша. Кроме того, ты должна еще добавить к этой сумме покупку прав на изменения, а также услуги нотариуса. В случае с Пейролем это обойдется еще в тридцать миллионов евро.
— Да, ты почти разуверил меня, — вздохнула она.
— Наоборот, я тебя убеждаю пойти на это!
— Ты мне ясно показал, что это невозможно.
Она услышала, как он рассмеялся, и немного расслабилась.
— Прими от меня помощь, Паскаль. В память о добрых старых временах…
— Не таких уж и старых, — пробормотала она.
Разве это были добрые времена, те вечера, которые они проводили в ссорах? Он считал, что она понапрасну устраивает сцены, а ей всего лишь хотелось ребенка. Иногда ночью, когда они поворачивались друг к другу спиной и дулись друг на друга, Самюэль брал ее за руку и нежно сжимал в темноте, а она притворялась, что спала. Она упрекала его за равнодушие к ее, как она считала, главной проблеме, за его нежелание становиться отцом, и она подозревала, что его устраивало положение вечного молодожена. Без сомнения, он не хотел видеть свою жену беременной, ему не хотелось, чтобы им жертвовали ради новорожденного, и этот эгоизм возмущал Паскаль.
— Ты еще там, дорогая? Я хотел бы задать тебе один вопрос, из любопытства.
— Давай.
— Почему Анри не помогает тебе в этой истории с покупкой?
— Потому что он не хочет, чтобы я уезжала на другой конец Франции. Он считает, что, приехав в Париж, он сменил жизнь к лучшему, и он думает, что я пожалею об этом.
— Так рассуждают одни провинциалы, и это нехорошо с его стороны. Я люблю твоего отца, но...
— Да, я знаю.
Последовала новая тишина. Паскаль размышляла над предложением Самюэля и спрашивала себя, права ли она в том, что отказалась. К кому еще она могла обратиться? На кого она могла положиться, кто еще любил ее настолько, чтобы помогать ей?
— Отправь мне по факсу предложения твоего банка и я займусь ими завтра утром, — сказал Самюэль. — Если ты так хочешь.
Обреченно вздохнув, она пообещала держать его в курсе и закончила разговор. Все, что он ей сказал, не ослабило ее решения купить Пейроль, однако теперь она понимала, что все гораздо сложнее, чем ей казалось. Подумав над этим в течение нескольких минут, она пришла к выводу, что игра стоила свеч, и чем труднее, тем блаженнее для нее окажется новая жизнь.
***
Анри подписал все бумаги, которые бухгалтер подготовил для него в картонной папке. Оплата всех коммунальных платежей поликлиники была сделана превосходно, на время кризис пощадил его учреждение. Он все делал ради этого, нанимая только лучших профессионалов и не скупясь на услуги, которые могли соблазнить определенный род пациентов. Делать ставку на богачей всегда было правильным выбором при условии серьезного отношения к делу.
На его рабочем столе в течение двадцати лет стояла фотография Камиллы. Боже, как же она была красива на ней! Зачесанные назад волосы, безукоризненные черты лица, огромные черные глаза, и легкая загадочная улыбка, присущая только ей. Анри действительно был без ума от нее. Он почти забыл обо всем, что предшествовало приходу Камиллы в его жизнь и его не интересовало то, что будет дальше, когда ее не было рядом с ним. Конечно, эти последние годы были трудными. Несмотря на свою сдержанность и присущую ей стыдливость, Камилла проявляла признаки глубокой тоски, причину которой Анри хорошо знал. Но к чему ворошить прошлое, он тысячу раз говорил ей об этом. Он не понимал этих запоздалых угрызений совести, совершенно бесполезных, которые доводили его жену до безумного состояния.
Ее отец назвал ее Камиллой, признал и объявил своей дочерью, но у нее было еще много имен, совершенно непроизносимых. Она родилась в Ханое в 1945 году, во Францию ее привезли крошечным младенцем. История ее жизни была грустной, но, увы, почти банальной для этого периода войны с Индокитаем. Ее мать, юная скромная вьетнамка из бедной семьи, не смогла устоять перед чарами французского офицера и стала его любовницей. Когда она забеременела от своего любовника, тот уже собирался возвращаться во Францию, поскольку его армия, наконец, призвала его. Она предпочла отдать ему ребенка, чем растить его в унижениях и нищете. Капитан Абель Монтаг был честным человеком и хорошо знал нравы этой страны: если бы он отказался от ребенка, то девочку ожидала бы горькая участь. Поэтому он согласился принять ее, несмотря на то, что был женат и имел собственных детей.
Камилла не знала, как проходило возвращение капитана Монтага домой, вряд ли оно было триумфальным. Она была слишком мала, чтобы помнить холодный прием неверного мужа и его незаконнорожденного ребенка. Конечно, у Абеля были оправдания, ведь он пробыл в Индокитае более шести лет, из них полтора года в японском плену, истощив силы в войне, которая была непостижима для всего мира, включая и военных. Его здоровье было подорвано лихорадкой, характер стал подозрительным, он питал отвращение к армии. Его жена не узнавала его, он пугал ее, и она не осмелилась отказаться от маленькой девочки-метиски, которую он ей навязывал. Камилла росла вместе с тремя законными детьми Монтага, которые были намного старше ее. Абель умер через несколько лет, а Камиллу отдали в пансион. Эта была очень суровая школа, она находилась рядом с Альби, а семья Монтагов постаралась поскорее забыть о девочке.
Именно в это время Анри увидел ее впервые. Девочки шли молиться в собор, она была посреди других учениц, выделяясь среди них благодаря медному оттенку своей кожи, огромным черным глазам и хрупкой фигурке. Ей было шестнадцать лет, Анри двадцать один, их взгляды встретились... Им удалось мельком увидеться еще два раза, потом Анри уехал на службу в армии и тоже забыл ее. После армии он женился на Александре и у них родился Адриан.
Александра. Как плохо он ее помнил! Холодная и высокомерная блондинка с большим приданым, по уши влюбленная в него. Она была хорошей женой, вместе с ней можно было бы прожить приятную жизнь, если бы не тот ужасный пожар. Но судьба распорядилась по-другому, и после он снова встретил Камиллу на своем пути.
Он протянул руку к фотографии и поднес ее к глазам. На этом снимке она была действительно красива, но когда он во второй раз встретил ее, она была в очень грустном положении. Жизнь сурово обошлась с ней; покинутая всеми, она была на краю пропасти. Он считал, что спас ее.
Спас ли? Глубоко вздохнув, он поставил фотографию на место. Разве можно кого-то спасти против его воли? Камилла приняла его условия, единственно возможные в той ситуации. Он ни о чем не жалел, однако иногда...
***
Паскаль, нахмурившись, читала документ.
— Что это означает? — пробормотала она.
Аврора заглянула ей через плечо.
— Выписка из свидетельства о браке, дата 16 апреля 1966 года. Муж: Косте Рауль; жена: Монтаг Камилла Хуонг Лан…
Паскаль была поражена; она перечитала это еще раз.
— Париж, отдел 22-го округа! Странно, мама и папа поженились в 1970 году в Альби.
Она на секунду закрыла книжечку и критически осмотрела ее; к сожалению, книжечка выглядела вполне правдоподобно. Она снова открыла ее и перевернула страницу. Страницы о смерти супругов были пусты, зато в графе «первый ребенок» было вписано имя, заверенное подписью чиновника.
— Третье августа 1966 года, в девять пятнадцать утра родилась Юлия Ньян Косте.
Графа о смерти детей тоже была пустой.
— У меня есть фотографии со свадьбы моих родителей, — ошеломленно проговорила она. — Они венчались в церкви. А церкви можно венчаться только один раз, если только человек не овдовел, как мой отец!
С приближением ночи на чердаке сгущались тени, не смотря на то, что светила электрическая лампочка.
— Рауль Косте. Юлия Косте. Боже мой, кто эти люди?
Проще всего было узнать у отца, и она сделает это сейчас же. Должно было существовать простое объяснение, которого Паскаль не могла придумать, будучи сильно шокированной своим открытием. Анри все объяснит ей. Но... почему ни он, ни Камилла никогда ни единым словом не упоминали об этом?
Паскаль захотелось плакать, горло ее сжалось. Аврора взяла ее за локоть.
— Пойдем отсюда.
Паскаль, сжимая в руке это свидетельство о составе семьи, позволила отвести себя на первый этаж. Сев за стол в кухне и подперев подбородок руками, она пыталась понять то, что узнала, пока Аврора молча поставила на печку чайник. Так значит, ее мать вышла замуж в двадцать один год, и была уже беременна, поскольку ребенок родился через три месяца после заключения брака. Дочь назвали Юлией, добавив ей вьетнамское имя, как и у самой Камиллы, сейчас ей должно было исполниться тридцать девять лет. Паскаль никогда не слышала ни слова о старшей дочери своей матери. Ни воспоминаний, ни даже намеков. Этой Юлии Косте не существовало в семье Фонтанелей. Скорее всего, она умерла в юном возрасте, но зачем скрывать это?
— Позвони отцу, поговори с ним, и тебе станет легче, — предложила Аврора, ставя две чашки дымящегося чая на стол.
Наряду с жизнерадостностью, одной из привлекательных черт Авроры было ее обаяние. Что бы сделалось с Паскаль без нее? Да, Пейроль был слишком велик для одинокой женщины, как ей об этом и твердили, а присутствие подруги все меняло. Вместе они быстро все устроили в доме, много смеялись, целыми ночами болтали, натирая старую мебель, найденную в глубинах чердака. Им было вместе весело, они доверяли друг дружке свои секреты. В зимние воскресенья они будут смотреть вместе телевизор, завернувшись в одеяло, а весной они будут вместе работать в саду, чтобы немного привести парк в порядок. Аврора была незаменима, без нее Паскаль никогда бы не открыла ящик того трюмо.
— Если бы тебя там не было, — пробормотала она, — я бы просто расплакалась… Думаю, что не смогу задать отцу этот вопрос, потому что он мне не ответит. Или же скажет неправду. Похоже, здесь речь идет о тайне, которую от нас тщательно скрывали, поэтому он ничего не расскажет.
— Но ты имеешь право все знать! Речь идет о твоей матери, о твоей сестре! Ну, по крайней мере, о твоей сводной сестре…
Где-то на этом свете существовала женщина, которая была ее сводной сестрой. Та же степень родства, что и с Адрианом.
— Если она еще жива, — проговорила Паскаль, — то я найду ее.
Она не могла решить по-другому, поскольку понимала, что не успокоится, пока не узнает правду.
— Как ты думаешь, твой брат в курсе?
— Не знаю. Несмотря на нашу разницу в возрасте, мы были очень близки с ним и доверяли друг другу, пока я не вышла замуж за Самюэля. Я не могу представить, чтобы он мог от меня скрывать подобные вещи.
Но она не была уверена в этом. Еще час назад она сказала бы то же самое о своем отце, а теперь...
— Я напишу в 22-й парижский отдел. Если Юлия Косте умерла, у них это должно быть записано. Никого не хоронят, пока не свяжутся с отделом регистрации рождения и смерти, это обычная процедура. Когда я узнаю что-то от них, я решу, что делать дальше.
Аврора смотрела на нее, не говоря ни слова, затем она встала, чтобы зажечь свет. Атмосфера в кухне стала более теплой, и Паскаль показалось глупым ее желание заплакать. Ее мать была нежной и деликатной женщиной, она посвящала все свое время образованию Адриана и Паскаль. Она обожала детей и должна была сильно любить эту Юлию. Как и когда она потеряла ее? Может, отец девочки, Рауль, увез или похитил ее? А что стало с ним самим? Но зачем — а этот вопрос был самым мучительным- зачем окружать это такой секретностью? Конечно, Камилла рассказывала очень мало, и почти никогда не говорила о своей жизни. Она никогда не вспоминала ни о своей юности, ни о семье, в которой ей довелось жить. «Те злые люди», — только так она и называла их, за исключением своего отца, который привез ее из Ханоя. О Вьетнаме у ее не сохранилось никаких воспоминаний, лишь имя ее матери, ее звали Ле Ань Дао. Все это не имело никакого отношения к какому-то Раулю Косте, возникшему неизвестно откуда.
— Как можно ничего не знать о своих родителях? — вздохнула Паскаль.
***
Паскаль вздохнула и закрыла ноутбук. Некоторое время она прислушивалась к окружавшей ее тишине, затем протянула руку к конверту, который пришел этим утром из отдела 22-го парижского округа. Как она и надеялась, она интуитивно знала это, Юлия Ньян была жива.
Она вложила конверт в свидетельство о браке и поместила документы на дно ящика. Поиск, который она провела через абонентскую телеинформационную сеть, в результате показал, что существовало много людей с фамилией Косте, но она твердо решила найти следы Рауля. Кроме того, она могла связаться с членами семьи ее матери, этими Монтагами, которых Камилла и знать не хотела.
Паскаль устала, поэтому она встала и потянулась. Она не собиралась дожидаться Аврору, наоборот, она надеялась, что ее подруга вернется поздно, что будет признаком того, что она хорошо провела вечер в компании Жоржа Матеи! Она снова прошла в кухню , где приготовила себе яичницу и тосты. Почему Лоран Вийнев еще ни разу не пригласил ее на завтрак? Его служебное положение обязывало его, или же он не хотел приглашать ее потому, что Самюэль был его другом? Мысль о том, что Самюэль продолжал заявлять свои права на нее, раздражала ее и ... обнадеживала.
Закончив мыть сковороду, она услышала, как в глубине дома хлопнула дверь, и вздрогнула. Может, она где-то оставила незакрытое окно? Она закрыла воду, поставила сковороду и прислушалась. Оконные стекла дрожали от порывов ветра, и она снова ощутила тот же страх, что и два часа назад. До этого дня ей всегда было хорошо в Пейроле, ее не угнетало огромное пространство, которое она помнила наизусть, ей было не в тягость разъединенность с остальным миром. Но почему же теперь, от простого сквозняка ее сердце наполнилось страхом?
Она заставила себя сделать глубокий вдох и выдох, чтобы успокоиться. Она прошла по остальным комнатам первого этажа. Все окна были закрыты, ни одно не разбито, все выглядело, как обычно. Она поднялась на второй этаж и уже с лестницы заметила, что комната Авроры была закрыта, чего никогда не случалось. Помедлив в течение секунды, она открыла дверь. В комнате было холодно, на полу все еще кружились сухие листья, от ветра стучала открытая створка. Перед ее глазами было объяснение всех этих явлений, но Паскаль задрожала, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы подойти к окну и закрыть его. Шум ветра сразу утих, однако, казалось, он лишь коварно затаился в доме.
Паскаль ушла к себе в комнату, но, стоя у кровати, долго прислушивалась. Она была не из впечатлительных людей, она проводила долгие ночи на дежурствах в пустынных клиниках, она также осуществляла самостоятельные полеты на самолете. В свои тридцать два года она умела сохранять самообладание, тем не менее сегодня вечером ей не удавалось справиться с беспокойством.
Забравшись под одеяло, она оставила лампы у изголовья кровати включенными и напрасно пыталась расслабиться. Дождь стучал в стекла, ветер завывал в каминной трубе.
— Я не хочу, чтобы мне было страшно в Пейроле… Я у себя дома, я в безопасности.
Она несколько раз повторила эту фразу шепотом, затем вслух. Но лишь два часа спустя, когда колеса машины Авроры зашуршали по гравию главной аллеи, Паскаль вздохнула с облегчением.
***
Бенжамену Монтагу недавно исполнилось семьдесят два года. У него была приятная внешность, элегантная манера держаться, он охотно отвечал на вопросы Паскаль.
Когда она вошла в «Навуходоносор», бар, где они условились встретиться, Бенжамен сразу ее узнал и пошел ей навстречу. Спросив ее, что она хочет выпить, он повел ее к столику. Он был рад этой неожиданной встрече, которая позволила ему познакомиться со своей племянницей.
— Ведь мой отец был вашим дедушкой! — хихикнув, произнес он.
Она нашла его адрес в ежегодном каталоге, и была удивлена, когда он охотно согласился встретиться. Однако с первых слов разговора она поняла, что он ничем не мог ей помочь.
— Эти семейные истории просто поразительны, не правда ли? Конечно, я хорошо помню Камиллу, поскольку в моем возрасте воспоминания юности — самые четкие. Если вы хотите, чтобы я рассказал о детстве Камиллы, то я легко могу все вспомнить. Мне было двенадцать лет, когда мой отец вернулся из Ханоя с этим ребенком на руках. В доме долгое время царила драматическая атмосфера, как вы понимаете… После этого мой отец умер, а Камиллу отправили в пансион.
— Ваша мать не любила ее?
— Как она могла ее любить? Подумайте сами, она ждала моего отца целых шесть лет, все глаза выплакала, и тут он возвращается с незаконнорожденным младенцем, которого он зачал с какой-то вьетнамкой! И, поверьте мне, шестьдесят лет назад людские пересуды играли огромное значение. Короче говоря, когда Камиллу отправили в пансион, я ее никогда больше не видел. Сам я уехал на учебу в Лондр.
— Вы могли видеться во время каникул?
Бенжамен Монтаг пожал плечами и улыбнулся.
— Я не торопился возвращаться. Моя мать была очень… строгой. У меня был старший брат, который ушел из дома, и истеричная сестра. Я очень много путешествовал.
Паскаль была разочарована услышанным и отпила несколько глотков вина.
— Этот бар, без сомнения, считается самым лучшим среди истинных ценителей, — прошептал Бенжамен, наклоняясь к ней.
Затем он в течение нескольких мгновений смотрел на нее и, наконец, вздохнул.
— Я легко узнал вас, вы так похожи на Камиллу. По крайней мере, на тот ее образ, который остался в моей памяти. Вообще она была более хрупкой, чем вы. Ей жилось плохо у нас, и когда ее учеба в пансионе закончилась, она попросила разрешения уехать от нас. Моя мать сразу же согласилась, как вы понимаете. Она отвезла ее в Париж и оставила ее там одну, безо всяких видов на будущее. О Камилле долго не было новостей. Хотя говорить об этом будет жестоко по отношению к вам, я скажу, что моя мать, законная опекунша Камиллы, отделалась от нее.
Он рассказывал все это ровным тоном, почти печальным. Может быть, он подумал, что мог бы сделать что-то для своей сестры, которой не досталось ни капельки любви? У Паскаль сжалось сердце, и она спросила:
— И вы никогда не говорили о ней? Это же невозможно!
— Нет, очень даже возможно… Но она и сама не желала ничего сообщать о себе. Я думаю, что в то время у нее были трудности. Моя мать не посвящала меня в детали, я тогда был в Австрии и редко звонил домой. Я помню, что Камилла вышла замуж, у нее родился ребенок, затем муж ее бросил. Моя мать торжествовала, она считала, что от такой девушки ничего другого ожидать не приходилось.
Паскаль откинулась в кресле и пристально посмотрела на Бенжамена, который продолжал:
— Моя мать была несправедлива, ограниченна, надменна, все что хотите, я согласен! Но в те времена Камилла была позорным пятном на семье Монтагов. В любом случае, она ничего не требовала, она поссорилась с моей матерью, и на этот раз она закрыла за собой дверь навсегда. Несмотря на хрупкое телосложение, она обладала характером, Вы это, конечно, и сами знаете... Позже я узнал, что она вышла замуж за врача из Альби, и, уверяю вас, я был очень рад за нее.
— Рады за нее, или же потому, что это успокаивало вашу совесть?
Негодование Паскаль еще сильнее опечалило старого господина. Он опустил глаза.
— Я никогда еще не слышала ничего настолько же циничного, как то, что вы мне рассказываете. Это же была ваша сводная сестра и, насколько я понимаю, никто из вас ни разу не защитил ее. Ваш отец в гробу бы перевернулся, если бы увидел все это!
Хотя Паскаль заговорила повышенным тоном, Бенжамен удержался, чтобы не смотреть по сторонам. Каким же эгоистичным и равнодушным был этот человек в молодости!
— Я знаю, что вас угнетает вся эта история, — пробормотал он. — Но, поймите меня, я не горжусь ни своим прошлым, ни своей семьей. Мы поступили очень плохо, мой отец умер слишком рано. Он бы не позволил, чтобы все произошло именно так, хотя я не думаю, что он был уж очень привязан к Камилле. Он сделал это, повинуясь чувству долга перед ней, несмотря на трудности, которые ему предстояло пройти... Моя мать никогда не была щедрой женщиной, она также не простила ему его неверности, его предательства, его незаконнорожденного младенца, и весь этот гнев обрушился на голову Камиллы. Хотя, она никогда не поднимала на нее руку.
— Уже хорошо!
Чтобы не дать волю своему гневу, Паскаль осушила до дна свой стакан. Бенжамен тоже допил свой и дал знак официанту, чтобы тот снова налил им вина. После долгого молчания Паскаль снова взглянула на человека, который был ее дядей.
— Моя мать вычеркнула из памяти всю вашу семью, — напряженно произнесла Паскаль. — Вы первый из Монтагов, с которым я познакомилась.
— Не утруждайте себя знакомством с остальными, мой брат и моя сестра, без всякого сомнения, и разговаривать с вами не станут. Они относились к Камилле, как к незаслуженному позору, они во всем поддерживали мою мать, и мне кажется, что они были еще хуже нее.
— А вы?
— Я был далеко и, как я уже вам объяснил, я ограничился тем, что был равнодушен, что, конечно, тоже не прибавляет мне чести.
— А что стало с тем ребенком, которого она родила в Париже?
— С ребенком?
Он в растерянности смотрел на нее секунды три, не понимая смысла вопроса.
— Ну, он, кажется умер еще совсем маленьким, разве не так? В любом случае, я слышал что-то вроде этого... Вы же знаете это намного лучше меня!
— Нет, я не знаю. В этом вся и проблема, месье Монтаг. Юность моей матери была запрещенной темой для разговоров, и она никогда не упоминала ни о своем первом браке, ни о первом ребенке. Лишь по стечению обстоятельств я узнала то немногое, что знаю сейчас.
— Ваш отец должен быть в курсе, я думаю…
Паскаль неизменно возвращалась к этому выводу: ей нужно спросить у отца. Почему ей не хотелось обращаться с этим к отцу? Она боялась его ответов, или же того, что он станет ей лгать?
— Я могу быть еще вам чем-то полезен, Паскаль?
Бенжамен обратился к ней с печальной улыбкой.
— Нет, не думаю... Спасибо за то, что уделили мне время. Я немного узнала от вас, но все же...
Она так надеялась на эту встречу и была разочарована оттого, что этот пожилой месье почти ничего не смог ей сообщить, хоть и старался быть искренним. Он рассказал ей обо всем, что знал сам. У нее не было никакого желания знакомиться с другими членами семьи Монтаг, поскольку она заранее знала, что эта встреча принесет ей боль.
— Да, жизнь скверно устроена, — вздохнул Бенжамен. — При других обстоятельствах мы бы были рады познакомиться с вами, не правда ли? Увы! Мы слишком плохо обращались с вашей матерью, и вы никогда не захотите считать нас вашими родственниками. Я сам уже начинал забывать об этой истории, что непростительно с моей стороны.
«Забывать». Как это страшно — предать Камиллу забвению.
Паскаль увидела, что Бенжамен учтиво положил банкноту на столик. Вставая, она внимательно смотрела на него, чтобы получше сохранить его образ в своей памяти.
