Закрити
Відновіть членство в Клубі!
Ми дуже раді, що Ви вирішили повернутися до нашої клубної сім'ї!
Щоб відновити своє членство в Клубі — скористайтеся формою авторизації: введіть номер своєї клубної картки та прізвище.
Важливо! З відновленням членства у Клубі Ви відновлюєте і всі свої клубні привілеї.
Авторизація для членів Клубу:
№ карти:
Прізвище:
Дізнатися номер своєї клубної картки Ви
можете, зателефонувавши в інформаційну службу
Клубу або отримавши допомогу он-лайн..
Інформаційна служба :
(067) 332-93-93
(050) 113-93-93
(093) 170-03-93
(057) 783-88-88
Якщо Ви ще не були зареєстровані в Книжковому Клубі, але хочете приєднатися до клубної родини — перейдіть за
цим посиланням!
УКР | РУС

Дафна Калотай - «В память о тебе»

Книга первая

Глава первая

Было пасмурно. День выдался на удивление холодным и безжалостным к одиноким прохожим, которые двигались вдоль длинной череды деревьев, что разделяли Коммонвэлс- авеню, центральный бульвар Бостона. Даже одетые в пальто маленькие собачонки выражали неудовольствие и нетерпеливо тянули своих хозяев за поводки.

Квартира Нины Ревской выходила окнами на север. Третий этаж. Под окнами — декоративные медные балкончики, давно уже позеленевшие и приобретшие оттенок ≪блеклой мяты≫. Скоро солнце — вернее, тусклое пятно, заменявшее солнце, — устав от своих безрезультатных потуг, скроется за горизонтом, и серые ряды каменных зданий осветит скромное сияние уличных фонарей.

Желая лучше разглядеть, что происходит внизу, на тротуаре, Нина попыталась повернуть голову, но не смогла. Мышцы отозвались тупой болью. Инвалидное кресло-коляска уперлось в стену и не двигалось. Превозмогая боль, Нина всем телом подалась вперед. От ее дыхания оконное стекло запотело. Визитера нужно увидеть заранее. Так лучше. Будет больше времени на то, чтобы настроиться на разговор. Нина начала уже замерзать, когда рассмотрела подходившую к дому фигуру. Это была женщина… молодая женщина… очень молодая женщина. Каблуки ее сапожек одиноко стучали по тротуару. Женщина остановилась, должно быть, сверяя адрес, потом направилась к подъезду, и Нина потеряла ее из виду. Она уже решила, что ошиблась, но тут настырно затрезвонил дверной звонок. Откинувшись на спинку коляски, Нина медленно отъехала от окна. Недовольно хмурясь, она нажала кнопку интеркома.
— Слушаю.
— Я Дрю Брукс. Меня прислали из Беллера.
И откуда только у этих американских девчонок мужские имена?
— Поднимайтесь.

Каждый раз, слыша свой хриплый, с акцентом голос, Нина испытывала определенную неловкость, потому что в уме она выговаривала слова правильно и четко, а вот вслух получалось иначе. Добравшись до входной двери, она отодвинула засов и распахнула ее, прислушиваясь, не едет ли лифт. Но Дрю, видимо, решила воспользоваться лестницей. Стук ее каблуков становился все громче, приближался, пока их хозяйка не предстала перед Ниной: стройная фигура в шерстяном пальто, порозовевшие на морозе щеки, кожаная сумка через плечо. Молодая женщина была довольно высокой и держалась с достоинством.

Не снимая перчатки, Дрю протянула Нине руку.
Началось… — с замиранием сердца подумала та.
— С другой стороны, я сама это начала. Дрожащей рукой она прикоснулась к перчатке.
— Входите, пожалуйста.
— Я имею удовольствие разговаривать с миз Ревской? — осведомилась гостья.
Миз! Как будто я секретарша.
— Вы можете называть меня просто Ниной.
— Здравствуйте, Нина!
Девушка понимающе улыбнулась, и в уголках ее глаз образовались маленькие лучики морщинок. Теперь Нина видела, что гостья несколько старше, чем ей показалось вначале. Ей бросились в глаза черные ресницы и каштановые волосы, небрежно заправленные за уши.
— Ленора, наш замдиректора по ювелирным изделиям, извиняется, что не смогла прийти лично, — сказала Дрю, стягивая перчатки. — У нее заболели дети. Оба.
— Пальто можете повесить сюда. Избавившись от верхней одежды, девушка осталась в мини-юбке и облегающем свитере с высоким воротником. Нина окинула оценивающим взглядом короткую юбку, длинные ноги и полусапожки Дрю. Рискованно выставлять напоказ ноги в такую промозглую погоду. Впрочем, в глубине души она одобрила ее выбор. Мало кто способен страдать ради красоты, хотя многие втайне восхищаются подобным самопожертвованием.
— Мы устроимся в гостиной, — сказала хозяйка. Разворачивая кресло-коляску, Нина почувствовала, как боль пронзила коленные чашечки. Резкая и, казалось бы, беспричинная, она всегда обрушивалась неожиданно.
— Садитесь, прошу вас. Дрю уселась, закинув одну стройную ногу на другую. Страдать ради красоты… Этой максимы Нина придерживалась всю жизнь, танцуя на ноющих от растяжения связок пальцах ног, танцуя при зудящих ревматической болью коленях, танцуя, несмотря на жар и простуду. В молодости, сначала в Париже, а потом в Лондоне, ей приходилось следовать моде, надевая изысканно причудливые платья и туфли на вероломно высоких каблуках. В шестидесятые годы настало время безвкусных, шершавых на ощупь костюмов с юбками, сшитых, казалось, из обивочной ткани. В 1978 году ей сделали небольшую подтяжку на лице — всего несколько швов за ушами. Когда настало время их удалять, она сочла за лучшее самой проделать эту операцию, вооружившись зеркалом и маникюрными ножницами с заостренными кончиками. Оправляя юбку, девушка легким движением смахнула невидимую ниточку. Бабушка Нины называла такое прихорашивание петербургским кокетством. Раскрыв сумку, Дрю достала кожаную папку.
Высокие скулы. Светлая кожа. Зеленовато-карие глаза. Что-то в ее внешности было Нине неуловимо знакомо.
— Нам надо будет составить список… в первом приближении… А потом наши оценщики приедут за драгоценностями. Нина слегка кивнула. Нервный узел на спине, в том месте,
где она переходит в шею, напрягся. Иногда Нине казалось, что ее болезнь вызвана именно этим нервным узлом.
— Хорошо, — сказала она. Даже такое небольшое усилие отозвалось новым всплеском боли.
Открыв папку, Дрю сказала:
— Мне бы хотелось задать вам массу вопросов! Впрочем, я постараюсь не отвлекаться. Я люблю балет, но, к сожалению, никогда не видела вас на сцене.
— Не льстите мне. Брови девушки взметнулись вверх.
— Я читала, что вас сравнивали с бабочкой.
— Одна из московских газет назвала меня так, — выдавила из себя Нина. — Мне не понравилось. Слишком… претенциозно. Образ казался ей неудачным. Нина никогда не была трепетной и слабой, розовым лепестком, гонимым порывами ветра.

Девушка подмигнула ей, словно соглашаясь. Нину удивило, что ее холодность совсем не обескуражила Дрю.
— Мотив бабочки повторяется в нескольких ваших украшениях,
— сказала девушка. — Я пролистала каталог Сент- ботольфской
выставки. Это упростит нам работу. Мы просто просмотрим его вместе. Надо указать, какие драгоценности вы хотели бы выставить на аукцион, а какие оставить себе. Если, конечно, вы вообще собираетесь что-то себе оставлять.

— Чудесно! Нервный узел на спине обожгла боль. По правде говоря, Нина испытывала определенную привязанность к этому сгустку нервов, который вначале ничем не отличался от остальных источников безжалостной, но преходящей боли. А потом,
несколько месяцев назад, она вспомнила, как бабушка в суровые московские зимы обматывала шарф вокруг ее шеи. Нина была тогда совсем маленькая и не умела одеваться сама. Бабушка завязывала шарф сзади, чтобы легче было ловить непослушную внучку. Картинка из прошлого, о которой она забыла добрых полвека назад, стала живительным бальзамом, целебной мазью, подарком, потерянным, но возвращенным через многие годы. Теперь, ощущая боль в области шеи, Нина пыталась убедить себя, что это бабушка слишком сильно ухватилась за концы повязанного вокруг шеи старого шерстяного шарфа. От этого боль не становилась слабее, но Нина, по крайней мере, чувствовала определенное душевное облегчение.
Девушка протянула ей папку, и Нина дрожащими руками
взяла ее.
— Я на четверть русская, — сказала Дрю. — Мой отец родом оттуда. Нина сочла за лучшее промолчать. Жизнь в России казалась теперь такой далекой, а молодая женщина, какой она была тогда, мало чем походила на теперешнюю Нину Ревскую. Она опустила папку на колени и нахмурилась.
— Что побудило вас выставить драгоценности на аукцион?
— доверительным тоном спросила Дрю. Нина надеялась, что ее голос не дрогнет предательски.
— Я хочу, чтобы вырученные от продажи деньги были направлены на счет Бостонского балетного фонда еще при моей жизни. А мне, как вы знаете, уже почти восемьдесят лет.

Нина опустила глаза и уставилась на папку, раздумывая над тем, смогла ли скрыть обуревающие ее эмоции. Поспешное, непродуманное решение. Теперь она это понимала. Девушка из Беллера ей не нравилась. Мысль, что уверенные, деловитые пальцы Дрю Брукс будут касаться ее драгоценностей, вызывала стойкую антипатию.
— Сумма наверняка будет приличной, — сказала девушка, — особенно если вы разрешите объявить, что выставляемые на торги драгоценности из вашей коллекции. — На лице Дрю читалась надежда. — На наших аукционах почти всегда соблюдается анонимность, но в исключительных случаях оглашение имени владельца может оказаться очень кстати. Думаю, Ленора уже разговаривала с вами по этому поводу. Тогда даже не особо ценные украшения разойдутся за приличные деньги. Памятные подарки, конечно, можно не выставлять на аукционе.
— Забирайте все.
Девушка склонила голову к плечу и внимательно посмотрела на Нину, словно заметила в ее поведении нечто странное. Сердце Нины забилось чаще, но Дрю продолжила: — Когда люди узнают, что драгоценности принадлежат вам, количество желающих участвовать в аукционе значительно увеличится. Дополнительный шарм придаст всему тот факт, что некоторые из этих украшений были с риском для жизни вывезены вами из Советской России. Такое случалось с Ниной всегда, когда доводилось беседовать с незнакомым человеком. Ее считали храброй женщиной, которая, бросив вызов властям, сбежала от притеснений, чинимых правительством, в поисках свободы артистического самовыражения. Всегда одно и то же. Начав балериной, она
в конце концов стала политическим символом.
— Я говорю о вашем побеге.

Зеленовато-карие глаза Дрю, в которых, казалось, отражается душа… Дуновение прошлого обдало лицо Нины. Смутные воспоминания зароились в голове. Что? Что-то неприятное было связано с такими же глазами…
Она рассердилась.
— Люди думают, что я сбежала из России от коммунизма. На самом деле я сбежала от своей свекрови. Дрю решила, что Нина шутит. Ее рот расплылся в заговорщицкой
улыбке, а лучики морщинок вновь расползлись вокруг глаз. Темные ресницы. Широкие скулы. Высокий свод бровей… Видение обрушилось с быстротой стрижа: светящееся лицо, волны рук, трепет мышц, порхающая по сцене девушка …
— С вами все в порядке?
Нина вздрогнула. Девушка из Беллера пристально смотрела на нее.
Тяжело вздохнув, Нина взяла себя в руки и сказала:
— Вы напоминаете одну из моих подруг… Это было давно, в прошлой жизни…

Дрю выглядела довольной, словно сравнение с прошлым ей льстило. В конце концов, ее профессия напрямую связана с антиквариатом. Обсуждение сент-ботольфского каталога проходило в сугубо деловой обстановке. Педантичный профессионализм Дрю избавил Нину от запоздалых сожалений о принятом решении. Излишняя чувствительность схлынула, но время, проведенноев обществе девушки, показалась Нине вечностью. Наконец опись драгоценностей вложена в папку, пальто надето, а самоуверенное стаккато каблуков Дрю замирает на лестнице… Москва. Теплое июньское утро. Начало месяца, но окончание уроков в школе — не за горами.
— Сиди смирно! Ты можешь посидеть спокойно хоть минутку? Запутавшаяся в волосах расческа больно дернула, а потом и уколола девочку. Заданный вопрос казался бессмысленным. Нина научилась бегать, как только встала на ноги. Она могла часами прыгать со ступеньки на ступеньку в лестничном колодце и в несколько гигантских прыжков пересечь внутренний дворик их дома по диагонали.
— Не вертись!

Нина болтала ногами и постукивала каблучками детских туфель, а мамины пальцы, умелые и ловкие, словно пальцы хирурга, проворно заплетали свои мечты и надежды в две тугие косы дочери. Дрожание маминых пальцев и быстрый стук сердца, который слышался, казалось, сквозь тонкую ткань блузки, выдавали ее чувства. Нина все прекрасно понимала. Сегодня — особый день, поэтому мама не доверила подслеповатой бабушке заниматься ее волосами. Наконец обе косички заплетены, уложены на макушке и скреплены новым большим бантом — символом всех надежд и чаяний, что таятся в этой головке. Во дворе Нина встретила Веру. В косы подруги тоже были вплетены новенькие ленты. Порывы ветра трепали Верины косички, и ленты колыхались в такт пурпурным вьюнкам, растущим в горшках на обветшалых балконах их дома. За последние несколько дней погода изменилась. На смену холодному моросящему дождю пришла удушливая жара, высушившая все вокруг. Нина даже боялась, что пыль испортит ситцевое платье, недавно сшитое мамой. Повязанная белым платком бабушка сердито смотрела своими черными глазами, хмурилась и не отпускала Веру от себя ни на шаг. Подобно другим
бабушкам, она никогда не выглядела довольной жизнью, называла улицу Горького Тверской и прилюдно говорила такое,  о чем другие не осмеливались даже перешептываться. Лицо бабушки бороздили морщины, напоминающие трещинки, которые появляются на льду, если с силой ударить по нему ногой.

— Мы долго не ложились вчера вечером, — призналась
Вера Нине. Сказано это было таким тоном, что Нина сочла за лучшее не спрашивать о причинах ночного бдения.
— А когда ты легла спать?
Подругам было по девять лет, и обычно их укладывали очень рано. В ответ Вера лишь слегка мотнула головой, так незаметно, что ее косы даже не дрогнули. Женщина, живущая в одной коммунальной квартире с семьей Веры, вышла на балкон, перегнулась через перила и принялась выбивать матрац. Взглянув наверх, Верина бабушка что-то сказала маме Нины. Девочка не смогла расслышать, что именно. Взрослые начали перешептываться, но так тихо, что Нине показалось: они говорят на иностранном языке.
Девочка забеспокоилась. Неужели ничего не выйдет? Мама много рассказывала ей о балетном училище. В воображении Нины это место превратилось в сказочную страну, где маленькие девочки собирают волосы в тугие, скрепленные заколками узлы на голове, а кроме чтения, географии и истории учатся танцевать. В прежние времена простым девочкам, как Нина, не позволили бы даже войти в балетное училище, но теперь благодаря отцу народов Сталину любой ребенок, достигнув определенного возраста, может принять участие во вступительном экзамене.

Но принимают в училище, как говорила мама, не всех. Сегодня она отпросилась с работы: взяла отгул в поликлинике, где работает в регистратуре. Мама посмотрела на Нину и Веру.
— Все хорошо. Мы уже идем. Нина успокоилась. Верина мама тоже должна была отпроситься с работы, но, видно, не смогла. Бабушка Веры осталась дома, а девочки молча направились за Нининой мамой в подворотню.
— Ты молодец! Я уверена, что тебя примут! При звуке голоса бабушки тощий кот испуганно умчался прочь. Лязгнув, решетчатые ворота распахнулись.
Широкий бульвар покрывал толстый слой пыли. Горячий ветер нес ее по улицам, подгоняя кружащийся в воздухе тополиный пух. Нинина мама быстро шла вперед, а девочки следовали за ней, то и дело снимая пушинки с волос и одежды.
— Я замерзла. Кажется, я заболела, — хмуро сказала Вера. Светило солнце. Дул теплый ветер. Нинина мама остановилась и положила руку на лоб Веры. Она выглядела обеспокоенной, но, подавив вздох, обняла девочку за плечи и сказала:
— Это все от нервов, дорогая. Нине захотелось, чтобы мама обняла и ее тоже, но мама уже шла дальше. Они остановились на углу Пушкинской и Неглинки перед четырехэтажным зданием с табличкой Московское хореографическое училище над входом. Отец Нины работал декоратором в Большом театре. Он умер, когда девочка только начинала ходить. Вспоминая о нем, мама выглядела такой гордой, словно работа в регистратуре поликлиники была ничто по сравнению с должностью театрального
декоратора. Девочки еще ни разу не были в Большом театре. Впервые Нину сводили на балет только в этом году, когда они с мамой гуляли в парке имени Горького. Мысль о хореографическом училище первой пришла в голову именно маме. Нина любила прыгать и кружиться, пыталась научиться делать колесо и стоять на руках. Однажды, играя во дворе, Вера встала на кончики пальцев — не поднялась на цыпочки, а именно встала
на кончики. Нина, разумеется, решила повторить достижение подруги и испытала восторг, балансируя на кончиках пальцев, делая маленькие шажки вперед и не падая. Весь день они с Верой играли так, пока бабушка не раскричалась, что они портят обувь. А вечером, когда мама вернулась с работы, Нина впервые услышала о хореографическом училище.
Когда Нина рассказала об этом девочкам в школе, те не проявили ни капли зависти. Никто из них не смотрел балет, а Нина не смогла доступно описать то, что увидела в танцевальном  павильоне парка имени Горького. Иногда по ночам, лежа в кровати, девочка мучилась страхом. Ей представлялись темные холодные помещения и мрачные лица взрослых в полумраке. Тогда Нина вспоминала балерин, танцующих на сцене в парке, их просвечивающие юбки, ниспадающие подобно водопаду. Девочка представляла себя с волосами, собранными в виде маленькой короны на макушке, и балетные пуанты, белоснежные ленты которых оплетают ее лодыжки. Она и Вера затерялись в толпе других девочек. Их впустили в огромный зал с паркетным полом, который шел под уклон к увешанной зеркалами стене. К платью каждой прикололи булавкой клочок бумаги с номером. Сидевшая за сверкающим пианино женщина с собранными в узел волосами сказала, что они должны танцевать под музыку, танцевать произвольно, так, как хочется, и заиграла. Музыка была медленной и приятной. Клавиши пианино звенели подобно барабанящим по жести каплям дождя. Девочки танцевали по очереди. Но вот подошла
очередь Веры, и она застыла на месте с широко раскрытыми глазами. Стоявшая сзади Нина почувствовала граничащее с паникой беспокойство. Они всегда были неразлучны. Что, если этому пришел конец?

— Ну же!
Она схватила Веру за руку, и они понеслись в танце через зал. Почувствовав, что подруга успокоилась, Нина отпустила ее руку, и Вера устремилась вперед, воздушная и легкая, а Нина последовала за ней. Музыка менялась, и с ней менялось и настроение — так, словно менялась ее сущность. И снова они на улице. В воздухе плывет запах черемухи. Тепло
от солнца проникает сквозь ткань платья, а купленное у мороженщика лакомство быстро тает. Сначала Вера вслед за подругой радовалась, что не провалила экзамен, но вдруг замолкла и призадумалась. Погруженная в собственные мысли Нинина мама тоже была где-то далеко. Ночные страхи, которые казались неуместными посреди июньского обилия света и солнца, рядом с людьми, избавившимися от теплых пальто и шляп, снова накинулись на Нину. Она постаралась отогнать их прочь, вспоминая хореографическое
училище и мужчину, который подошел к ней после экзамена. Он приподнял Нинину ногу, осмотрел ее со всех сторон, в особенности ступню, попросил вытянуть и напрячь пальцы
и, по-видимому, остался доволен увиденным. Они как раз проходили мимо открывшегося после долгой зимы летнего кафе возле шикарной гостиницы, когда Вера заметила выходившую оттуда женщину. Два сурового вида швейцара помогли ей пройти через вращающуюся дверь, единственную в городе.
— Посмотрите! — остановившись, воскликнула Вера. Одежда незнакомки привлекла внимание Нины. Такого она еще не видела! На женщине был элегантный серо-голубой брючный костюм из тонкой материи. На голове боком сидела маленькая шляпка. На руках — белые, идеально чистые перчатки, доходившие незнакомке до запястий. Перчатки весной?! Подумать только! Девочка была потрясена. Она привыкла к убогой цветовой
гамме: зимой носили одежду темно-сливового оттенка, а летом — из вульгарно пестрых узорчатых тканей. И ничего больше.

А потом Нина заметила в ушах женщины настоящее чудо — алмазные серьги, вспыхивающие на солнце. У нее перехватило дыхание. До этого она видела лишь простенькие сережки, украшенные тусклыми бусинками, уродливыми искусственными
жемчужинами, стекляшками коричневого цвета или зеленоватыми мраморными шариками. А маленькие бриллианты в ушах женщины играли, казалось, собственным светом. Нинина мама отвела взгляд в сторону.
— Кто она? — спросила Вера.
— Американка, думаю, — сказала Нинина мама и потянула дочь за руку, но вмешались швейцары. Похоже, красивое лицо и изящная фигура молодой женщины произвели на них впечатление, а может, им просто все так надоело, что швейцары решили развлечься и пригласили Нину и Веру войти. В огромном холле гостиницы царила тишина. Два важных
швейцара сопровождали девочек по сверкающему полу, покрытому толстой ковровой дорожкой. Огромное зеркало в тяжелой позолоченной раме. Неимоверно высокий потолок. И все залито светом. Никогда прежде Нина не видела ничего  похожего. Это был новый, сверкающий мир. Но вот экскурсия закончилась, и мраморный пол, пушистый ковер, позолоченная люстра и зеркала остались за медленно вращающейся дверью.

Маленькие и яркие, словно звезды, бриллианты в ушах американки в лучах солнечного света…