Маурін Лі — «Разделенные океаном»

Глава первая
Дунеатли, Ирландия
Февраль 1925 года
… — Смотри под ноги, родная, земля очень скользкая, — прошептала Молли сестре замерзшими губами.

На обеих были теплые зимние пальто, сапожки и шерстяные шапочки. Молли сунула нос в вязаный шарф и с облегчением отметила, что у сестры достало здравого смысла последовать ее примеру.

Она дождалась, пока часы пробьют полночь, и только после этого рискнула выйти из дома, зная, что в такой поздний час почти все жители Дунеатли уже спят крепким сном в своих постелях. Магазины давным-давно закрылись, и витрина мясной лавки зияла пустотой, а вот в булочной за стеклом еще виднелось несколько тортов — Родди Иган не упускал возможности сбыть с рук лежалый товар. В витрине магазинчика одежды миссис Джеррагти торчало написанное от руки объявление: «В продаже имеются последние парижские модели», что, впрочем, было, мягко говоря, большим преувеличением. Только древние полуслепые старухи покупали что-либо у Ины Джеррагти, платья которой вышли из моды еще пятьдесят лет назад.

Дорогу им перебежала кошка. Молли подпрыгнула на месте, а Аннемари испуганно пискнула. Это было огромное полосатое животное, принадлежавшее мистеру О’Рурку, стряпчему, который назвал его Китти в честь покойной супруги, хотя на самом деле это был кот, наплодивший за свою долгую и распутную жизнь столько котят, что их хватило бы на целую ярмарку.

— Все в порядке, родная. — Молли сжала руку сестры. — Ты только посмотри на небо, оно такое красивое. — Небо и впрямь обрело глубокий цвет темно-синих чернил и выглядело таким же текучим и подвижным. С него подмигивали звезды, большие и маленькие; в некоторых местах их было так много, что небосвод казался расшитым стеклярусом. — Эти звезды находятся на миллионы и миллионы миль от нас, — сообщила Молли сестре, но Аннемари не ответила.

Луна являла собой правильный желтый круг, и на нем были отчетливо видны горы и кратеры. Интересно, живут ли там люди, подумала Молли. И если живут, то какую одежду носят? И похожи ли их дома на здешние? Луна вызывала у нее легкое беспокойство; она заливала ярким светом всю площадь, отчего на улице было светло, как днем. Если кто-нибудь их увидит… Молли утешала себя тем, что даже если кто-нибудь и впрямь заметит их, то вряд ли поспешит к Доктору, чтобы предупредить его о том, что его дочери отправились на ночную прогулку.

Уолли МакМахон вывалился из дверей паба О’Рейли, где он, скорее всего, беспробудно спал после закрытия. Он не заметил девушек. Уолли влил в себя столько эля, что не заметил бы и сундук с золотом, если бы тот каким-то чудом оказался у него на дороге, когда он возвращался домой от О’Рейли.

Девушки зашагали дальше, причем Аннемари, хранившая упорное молчание, держалась в нескольких шагах позади сестры, хотя всего несколько недель назад она вприпрыжку бежала бы впереди, ее красивое личико светилось бы оживлением и она болтала бы без умолку, желая знать, куда они направляются, и щебеча о том, как здорово гулять при луне и что небо выглядит настолько волшебным, что его красоту невозможно передать словами. Глядя на эту девочку, никто бы и не подумал, что у нее что-то не в порядке с сердцем. Впрочем, Доктор уверял, что ничего плохого с ней не случится, если только она будет принимать капли каждый день. В противном случае ее может хватить удар или же с ней случится сердечный приступ.
 
Поэтому в косметичке на самом верху чемодана, который заставлял Молли крениться на один бок, лежали два пузырька с дигиталисом. Чемодан был доверху набит их с Аннемари одеждой, которую Молли поспешно затолкала туда за шестьдесят минут, дабы никто ничего не заметил и не заподозрил. Кто знает, вдруг одежда в Америке стоит бешеных денег, и тогда оставлять ее здесь было бы верхом глупости. В коттедже Шинед Ларкин горел свет. Шинед была портнихой, и клиентки приезжали к ней из самого Килдэра, чтобы заказать свадебные наряды и платья для свидетельниц, не говоря уже о пажеских костюмах. Это она шила одежду для Молли и Аннемари, как и для их мамы, когда та еще была жива.

Молли живо представила себе, как невысокая портниха яростно, словно заведенная, давит на педаль швейной машинки «Зингер», просовывая очередной ярд шелка или сатина под безостановочно снующую сверкающую иглу.

Девушка с облегчением вздохнула и переложила чемодан в другую руку, когда последние дома деревни наконец остались позади…

Глава 6
… Сейчас Левон зарабатывал в три раза больше, чем раньше, причем доходы его должны были неизбежно возрасти по мере увеличения клиентуры. Тамара уже поговаривала о том, что им давно пора переехать из квартиры в собственный дом с двориком, где Джон мог бы играть.
— В Бруклин или Куинс, — предлагала она.
— Посмотрим, — отделывался односложными ответами Левон.

Джону исполнилось всего шесть недель от роду, и он пока еще не мог даже сидеть без поддержки, не говоря уже о том, чтобы играть во дворе. Самому же Левону нравилось жить на Манхэттене, и переезжать он не собирался. Все свое время Тамара посвящала Джону. Казалось, иногда она даже забывала о существовании мужа и Анны. Тамара подолгу гуляла с малышом и приходила в восторг, когда прохожие заговаривали с ней, принимая ее за мать Джона. На вид ей никак нельзя было дать сорок шесть лет, она выглядела достаточно молодо для того, чтобы родить ребенка. У них с мужем случился жаркий спор, когда она захотела зарегистрировать Джона, указав Левона и себя в качестве его родителей.

— Он вполне может считаться нашим сыном, — обиженно надула губы Тамара, когда Левон заявил ей, что по всем законам именно Анна его мать. — Она не проявляет к нему ни малейшего интереса, даже не глядит в его сторону.
— Как знать, все может измениться, когда она станет старше, — холодно ответил Левон. — Это то же, что украсть ребенка другой женщины. И даже если Анне все равно, мы не сможем воспитать Джона в полном неведении. Рано или поздно, но нам придется рассказать ему, что не мы его родители. Это будет подлостью с нашей стороны — утаить от него правду, Тамара, — добавил он, смягчившись, когда заметил горькое разочарование на лице у жены. Итак, Джон был зарегистрирован как сын Анны Мюррей по адресу Гранмерси-парк, а в графе «отец» стояло «неизвестен». Тамара спрятала свидетельство о рождении в ящик комода, где хранились все важные документы.

— Мы расскажем Джону обо всем, когда ему исполнится двадцать один год, — сказала она, — и будем надеяться, что он не узнает об этом раньше.
Время летело быстро. Левон посмотрел на часы, затем перевел взгляд на пончики на застекленной витрине и едва удержался от того, чтобы не купить еще один, последний. Прошло уже почти полчаса с тех пор, как он оставил Анну в обществе превосходно сложенной Пегги Перельман. Левон вышел из кондитерской и по узкой лестнице поднялся на второй этаж, где пианистка — крошечная пожилая женщина, которой положили на стул две подушечки, чтобы она доставала до клавиш, — наигрывала легкую мелодию. Услышав ее, Левон подавил нестерпимое желание прищелкнуть пальцами. Анна стояла в последнем ряду танцоров, отбивая чечетку ногами, обутыми в маленькие черные сапожки, с такой лихостью, словно занималась этим всю жизнь.

Пегги заметила Левона и подошла к нему, улыбаясь во весь рот. Схватив его за руку, она потащила его за собой в кухоньку, исполнявшую одновременно функции конторы, и громко крикнула ему на ухо:
— Ваша дочь — прирожденная танцовщица! Или она уже брала уроки раньше?
— Нет, насколько мне известно. Позвольте объяснить, — поспешно продолжал Левон, — Анна не моя дочь, а дочь моего близкого друга, ирландца по происхождению. Его жена умерла, и почти в то же самое время он обанкротился, вот он и отправил Анну к нам, чтобы мы — я и моя жена — присмотрели за ней. Ее зовут Анна Мюррей.

Ему пришлось состряпать удобоваримую ложь, но ведь как-то следовало объяснить ее ирландский акцент, тогда как сам он говорил с армянским. Пегги, похоже, либо не расслышала его, либо же не придала значения его словам.

— У нее есть чувство ритма, она хорошо двигается — можно подумать, что кости у нее резиновые, — а поет она вообще как ангел. Я с удовольствием приму ее, мистер Зариян. Все мои ученики талантливы, иначе я просто не бралась бы за них, но такие, как Анна, попадаются мне не чаще одного раза в год. Когда она сможет начать? — нетерпеливо поинтересовалась Пегги. — Ей еще предстоит научиться прыжкам, — добавила она, словно оправдываясь.

— Может быть, завтра? — Левон испытывал чувство гордости, словно и впрямь был отцом Анны…