Уривок із книги Г. Раше «Повелитель змей»

Прошло тысячелетие с тех пор, как были возведены великие пирамиды в Гизе. Четырнадцать столетий назад земли в долине Нила, простирающиеся от моря до первых порогов, были объединены фараоном Нармером.
Египет пережил два расцвета цивилизации, которые египтологи именуют Древним и Средним царством.
Экстраординарной цивилизации, которую мы называем цивилизацией фараонов, а также религии, во многом способствовавший ее величию, предстояло просуществовать еще два тысячелетия, прежде чем два религиозных течения — христианство и ислам — и два народа-завоевателя, пришедшие один за другим из Азии («азиатская чума», как их называли в описываемое нами время сами египтяне), спустя несколько столетий не уничтожили их, насадив своих богов, свой язык и жизненный уклад, чуждые коренному населению страны, которое жило по своим законам и обычаям на протяжении четырех тысячелетий.
К этому времени исчезли с лица земли две древнейшие и самые величественные цивилизации. Первая родилась на берегах Инда и достигла пика своего расцвета за двадцать пять столетий до христианской эры. Затем в течение несколько веков она клонилась к закату, чтобы угаснуть с приходом чужестранцев — ведических племен, которые принесли с собой на индийский субконтинент новый индоевропейский язык санскрит, а вместе с ним культ своих богов и свою культуру. Вторую цивилизацию — цивилизацию шумеров, расцветшую в Нижней Месопотамии, — поглотили два народа, говорящие на семитских языках, — аккадцы, предводителем которых в двадцать четвертом веке до нашей эры был Саргон Древний, и амореи, основатели великого Вавилона, чьим величайшим правителем считается Хаммурапи.
Однако династия Хаммурапи в описываемое нами время уже не имела былой силы, а царству угрожало нашествие касситов — дикого племени, ставшего частым гостем Загроса — череды холмов, отделявших Иран от Месопотамии.
В то время в сердце Малой Азии на территориях, которые сейчас, по прошествии тридцати шести столетий после вторжения варваров-выходцев из степей Центральной Азии, мы называем Турцией, зарождалось царство. Его основателями стали завоеватели, пришедшие с северных берегов Черного моря и говорившие на одном из старейших языков индоевропейской группы. Речь идет о царстве хиттитов. Другой народ с тех же территорий, говорящий на языке той же группы, вторгся на Апеннинский полуостров и основал на его территории небольшие государства, часто на местах доэллинистических городов, названия которых до сих пор не забыты — Афины, Микены, Спарта… Эти новообразованные государства взяли многое от древнейшей средиземноморской цивилизации — минойской цивилизации Крита.
Минойская цивилизация на тот момент достигла своего расцвета, красноречивым доказательством чего являются дворцы в Кноссе и Фестосе. Критские мореплаватели властвовали над архипелагами Эгейского моря и активно торговали со странами-соседями. Из всех народов, живущих в ту эпоху, только жители Крита наряду с египтянами, хиттитами, жителями Месопотамии и Сирии оставили нам культурное наследие, в том числе и свои письмена, из которых мы черпаем сведения об их цивилизациях.
В это же время великие правители Египта эпохи Среднего Царства, подарившие своей стране мощь и славу, — аменемхеты и сенусерты, именуемые греками амменемесами и сесострисами, — сделали своей столицей основанный по их повелению город Уасет, Город Скипетра , получивший широкую известность как Фивы (так его назвали греки). Гомер шесть или семь десятилетий спустя назовет его «Стовратный город». Великие правители предпочли всем остальным богам древнего бога Амона, ставшего покровительствующим божеством империи. Они продолжали возводить свои гробницы-пирамиды, но уже из кирпича, работать с которым было намного легче, чем с камнем. Каменные блоки теперь использовались только для наружной кладки. Располагались их пирамиды не вблизи Мемфиса, столицы Египта в эпоху Древнего царства, а южнее, на входе в Файюмский оазис, со всех сторон окруженный Ливийской пустыней. Оазис находился в естественной котловине, в центре которой имелось большое озеро. Его болотистые берега были щедро украшены роскошной растительностью, а значит плодородны. Здесь водилось и множество диких животных, в том числе крокодилы.
Выдающаяся династия аменемхетов и сенусертов — двенадцатая с момента основания государства Египет — в описываемый нами период уже угасала. Ей на смену пришло не очередное семейство, в котором власть переходила бы от отца к сыну, но череда властителей, правивших считанные годы, а иногда и месяцы, чтобы быть сброшенными с престола очередным узурпатором. Некоторые их этих новоявленных фараонов приходились родственниками последним царям двенадцатой династии, но многие просто жаждали власти.
Хотя официальная столица фараонов двенадцатой династии находилась в Тебесе, большую часть года правители проводили в Файюмском оазисе, где возводились по их приказу пирамиды и храмы. Их наследники столицу покидали очень редко.
Описываемые в нашем рассказе события происходили в начале периода упадка Египта. На троне Гора в то время сидел тот, у кого хватило дерзости захватить его силой. В зависимости от того, усиливалась или же слабела центральная власть, а точнее, сильный или слабый фараон приходил в «Великий Город Юга» (еще одно название Тебеса), номархи — правители областей, или номов, — более или менее охотно ей подчинялись.

Глава 1

Несколько поколений предков Хети жили на берегу озера, занимавшего большую часть территории Файюмского  оазиса, окруженного со всех сторон Западной, или Ливийской, пустыней. Тогдашние жители оазиса не дали ему имени, оно имелось только у озера — Хре-рези, что означало «Южное озеро». Иногда египтяне называли озеро Мер-уэр, или «Большое море» — этот пресный водоем был так велик, что приравнивался к внутреннему морю. Вода в озеро поступала по каналу, соединявшему его с длинным рукавом Нила, названному арабами Бахр Юсуф, то есть «Канал Иосифа» — по аналогии с мифическим героем библейской Книги Бытия.
Семья Хети не была родовитой. Среди предков Себехотепа, отца Хети, наверняка были богатые государственные чиновники или ученые писцы. Быть может, даже божественная кровь Гора, отличавшая фараонов от простых смертных, текла в их жилах. Как бы то ни было, Себехотеп был простым крестьянином. В сухой сезон он работал на земле и занимался ремеслом во время разлива, когда поля скрывались под покрывалом мутной от ила воды, являвшейся источником богатства долины Нила. Вода эта через время утекала к Средиземному морю, которое египтяне тогда называли просто Морем.
Хети вскоре должно было исполниться семнадцать, но он до сих пор носил детскую косу. Это была густая, не туго сплетенная коса, спадавшая до правого плеча. В отличие от сверстников, которые торопились избавиться от этого символа зависимости от родителей и уже в четырнадцатилетнем возрасте начинали просить своих отцов ее обрезать, открыв им путь в мир взрослых, Хети не спешил расстаться с беззаботным детством. Он был свободен в своих поступках и никогда не чувствовал себя униженным, даже если приходилось придерживаться установленных отцом правил. Хотя надо признать, правила эти все же сковывали порывы нашего героя, как мешают птице взлететь подрезанные хозяином маховые перья в крыльях.
Такое положение дел вполне устраивало Себехотепа, который тоже не торопился обрезать косу своему сыну: оба они знали, что, став взрослым, юноша сможет выбрать себе супругу и построить свой собственный дом, пусть небольшой и хрупкий, из соломы и сухого ила, в каком жила и семья Себехотепа, и вести свое хозяйство. А пока Хети во многом помогал отцу, и тому совсем не хотелось расставаться с сыном. У Себехотепа кроме сына была и дочь, Нубхетепи. Ей недавно исполнилось пятнадцать, и она помогала матери вести домашнее хозяйство, но со дня на день могла обрезать свою косу и уйти к супругу, под крышу его дома. Поскольку Хети не хотелось взрослеть, его отец был только рад тому, что еще целый год, а может, и два в семье будет ребенок.
Как и большая часть жителей оазиса, да и всей долины Нила, родители Хети были бедными людьми. Однако бедность не подразумевала нужду. Египтяне нуждались в самом необходимом только в редкие годы слишком сильных разливов или, наоборот, в года засушливые, что случалось еще реже. Они привыкли собирать два урожая в год — сначала зерновые, а затем овощи, посаженные после жатвы. В это время становилось трудновато прокормить стада гусей и буйволов, являвшихся двумя самыми большими богатствами страны.
В поселениях дома строили с помощью соседей. Постройка дома не стоила владельцу ничего: самодельные кирпичи из необожженной глины скрепляли илом, взятым здесь же, на берегу Нила. Крышу дома мастерили из стволов пальм, которые покрывали глиной. В любой момент к этому жилищу можно было пристроить какое угодно количество комнат. Вся земля была поделена между государством, храмами и правителями номов (последние присвоили себе земли, получив определенную независимость от центральной власти в Тебесе). Чтобы построить дом, достаточно было получить разрешение у собственника земли. Жители деревень всегда работали на землевладельцев, которым принадлежали также и стада скота и птицы. Крестьяне получали небольшие участки, на которых могли выращивать что-нибудь для себя, при условии, что часть урожая будет поступать в закрома все того же владельца земли.
Себехотеп работал в поле и в посевную, и во время сбора урожая. Сухой сезон продолжался четыре месяца, с середины осени и до конца зимы. Египтяне называли «перт» время, когда появляются первые всходы, и «схему» — период жатвы. После жатвы Себехотеп получал свою долю пшеницы и овса на целый год. Время разлива, именуемое «акхет», начиналось с периода летнего солнцестояния, когда звезда Сепет  поднималась в небе одновременно с солнцем. Тогда нижние области долины мало-помалу превращались в огромное озеро, окруженное пустынями и усеянное множеством островов, на которых располагались города. Все сельскохозяйственные работы временно прекращались. Себехотеп присоединялся к волопасам и ухаживал за длиннорогими быками и телятами, которых выпасали на богатых растительностью болотистых участках. За это он получал домашнюю птицу и мясо. В свободное от работы время он находил применение своим умелым рукам, изготавливая лодки из стеблей папируса или из дерева, что требовало больших усилий и мастерства.
Когда дед перебрался поближе к храму Змеи, Хети пришлось преодолевать довольно длинный путь от родительского дома до жилища Дьедетотепа бегом. Поначалу он жаловался на усталость, но потом понял, что нагрузка идет ему на пользу. Да и отец считал, что ежедневные далекие прогулки сделают его сильнее и выносливее.
В это утро Хети нашел своего деда сидящим на циновке у порога дома. Дьедетотеп плел корзину, такую же, как те, в которых он обычно относил змей жрецам или на продажу на рынок. Торговля змеями составляла основную статью его доходов. Он не знал, что жрецы делают со змеями, но это его не заботило. Крестьяне Рохуна меняли на змей продукты и свои услуги, ремесленники отдавали за них гончарные изделия и бусы из полудрагоценных камней, которые он любил дарить, и много другого добра, о котором теперь нам никто не расскажет. Перед продажей он лишал змей ядовитых желез, а яд использовал для приготовления лечебных снадобий. Зачем понадобились змеи крестьянам и ремесленникам? Они их убивали, снимали с них кожу, а мясо готовили десятками разных способов, как мы готовим угря, и получали от этих кушаний удовольствие (я слышал, что это очень вкусно, но самому мне возможность попробовать этот деликатес так и не представилась).
На плече Хети нес привязанную к палке гибкую тростниковую корзину, в которой была мягкая круглая лепешка, испеченная накануне матерью. Время от времени он приносил деду то половину утки, то стебли папируса, то цветы лотоса, которые у берегов озера росли в изобилии.
— Подойди ко мне, мой дорогой малыш, — сказал ему Дьедетотеп.
Он каждый раз при встрече обращался к своему внуку как к любому пришедшему к нему в дом или встреченному в деревне юноше. Ему нравилось любоваться красотой подростков, видеть в них отражение своей далекой молодости, купая свою ка — свою душу — в водоеме их юности.
Хети подошел к деду и в знак приветствия поклонился ему, прижав ладони к коленям, а потом сел рядом. Дьедетотеп погладил его по голове и по плечу, как это вошло у него в обычай, а потом сказал так:
— Как ты себя чувствуешь, дитя мое? Как дела у твоего отца? Как себя чувствует твой отец Себеки? Да защитит его Себек и да сохранит Изида, защитница трона, твою мать! И да благословит тебя Рененутет… Покажи мне свою корзину. Что ты принес мне сегодня?
Хети вынул из корзины лепешку и кусок утки. Дьедетотеп взял еду у него из рук, вид у него был довольный.
— Как ты красив, дитя мое! — заговорил он снова, положив еду на стоявшее тут же, у порога, глиняное блюдо. — Да, твоя мать не преувеличивает, когда говорит, что семь Хатор полюбили тебя в тот день, когда ты появился на свет к радости твоего отца и на счастье твоему деду Дьеди!
Конечно же, Хети было очень приятно слушать похвалы деда, но слова доставляли ему больше удовольствия, чем прикосновения. А когда его ласковые руки опускались слишком низко к талии, как это случилось и сегодня, потому что Дьедетотеп был охвачен сладострастием, Хети вскакивал на ноги и спрашивал у деда, чему он хочет научить его на этот раз.
— Для начала отнеси пищу в дом, — ответил ему Дьедетотеп, не покидая своего места. — Там ты найдешь снадобье, которое я для тебя приготовил. Выпей его, а я пока закончу эту корзину.
Хети отнес в дом утку и лепешку. Низкий и узкий дверной проем был занавешен циновкой из переплетенного растительными волокнами тростника. Подросток вошел в комнату, в которой царил мягкий полумрак. Пол был покрыт циновками, на них стояли обтесанные камни, служившие по необходимости стульями или столами. На одном из камней он увидел глиняную чашу с прозрачной жидкостью. Хети положил еду в корзину, взял чашу и одним глотком выпил содержимое. Вдоль одной из стен из земли торчали широкие горлышки глиняных сосудов, предусмотрительно закрытые глиняными же пробками. Такие сосуды из обожженной глины, закопанные в землю подальше от солнечных лучей, защищали содержимое от прожорливых домашних грызунов и имелись в каждом крестьянском доме. Дьедетотеп хранил в них пшеницу, овес, масло, финики и пиво.
Из этой комнаты через низкий проем можно было попасть в другую, совсем маленькую комнатушку, куда свет проникал через узкое окно, до половины закрытое деревянным ставнем. В этой комнате хозяин дома проводил прохладные зимние ночи (а зима в этих краях длилась не больше месяца). В любое другое время года Дьедетотеп спал у порога своего дома, постелив под циновки смешанную с гусиными перьями солому. Большую часть комнаты занимало сложенное из кирпичей ложе. Такие же ложа имелись в доме каждого жителя благодатной долины Нила вне зависимости от того, богатым он был или бедным.
Хети отодвинул ставень, чтобы впустить в комнату дневной свет, и остановился перед высоким пузатым глиняным кувшином, накрытым плоской глиняной крышкой. Он снял крышку и наклонился над отверстием. Догадка Хети подтвердилась: в сосуде он увидел клубок змей. Их чешуйчатая кожа была покрыта черными и желтыми пятнышками. Он уже поддался было соблазну засунуть руку в кувшин и поймать змею, но дед, как раз вошедший в комнату, остановил его словами:
— Я не думаю, что ты достаточно хорошо защищен от яда и достаточно быстр в движениях, чтобы щекотать этих змей. Без сомнения, ты можешь, не подвергаясь опасности, получить пять или шесть укусов, но не уверен, что ты справишься с большой дозой яда.
В руке дед держал готовую корзину, которую он теперь протягивал Хети.
— Держи ее крепко и не наклоняй.
Подросток с восхищением наблюдал за тем, как дед ловко хватает за хвост одну змею за другой и перекладывает их в корзину, причем ни одна рептилия не успела его укусить.
— Их ядовитые железы полны, — объяснил он внуку, — но я их хорошенько накормил, поэтому им хочется спать, а не кидаться и кусаться. Но никогда нельзя знать наверняка, бросится на тебя змея или нет. Однако меня они знают, знают, что моя рука — это рука хозяина.
— А зачем ты переложил их в корзину? — спросил Хети.
— Мне нужно отнести их в храм… Один из жрецов попросил меня об этом.
Говоря «храм», он подразумевал святилище пирамиды Аменемхета III, расположенное на расстоянии получаса ходьбы от его хижины, которое люди называли также храмом Змеи.

Глава 3

Какое-то время дед и внук шли молча. Хети несколько раз слышал, как дед говорил об этом храме, но никогда ни о чем не спрашивал. Египетское слово «хет» часто переводится как «дворец», но может обозначать и «храм», и «крепость», а в паре со словом нетер — хет нетер — означает понятие «самосущее божество». Дьедетотеп слышал, что соседи называют эту постройку хет хефау, или «Дворец змеи», причем слово «хефау» обозначает змею любого вида.
Еще Дьедетотеп слышал, что покровительницей храма, от которой и пошло его название, являлась Уаджет, богиня-покровительница Нижнего Египта, почитаемая и в древнем городе Буто, расположенном в сердце дельты Нила. Встречались и те, кто утверждал, нисколько не сомневаясь в этом, что жрецы храма служат Рененутет, богине-змее, покровительствующей жатве. Эта богиня является богиней-кормилицей Египта. Другие были уверены, что покровительница храма — не столь популярная в народе загадочная богиня Несрет. Имя этой богини, написанное учеными писцами, могло означать и готовую к атаке кобру, а могло читаться как Уаджет и Иерт, богиня урея, защитница царя Двух Земель.
Хети спросил себя, а почему это огромное сооружение, множество раз виденное им во время прогулок по пустыне, в которых дед часто был его спутником, называют Дворцом змеи, хотя на самом деле это не что иное, как храм оправданного царя, бога Аменемхета. Однако он знал, что ответ на этот вопрос он может получить только от Дьедетотепа.
— Дитя мое, немного смогу я рассказать и вряд ли удовлетворю твое любопытство, — ответил ему дед. — Я уверен, что никто, кроме жрецов и знатных чиновников, которые иногда приезжают в храм, не знает правды. Я бывал только в первом дворе, куда люди нашего сословия приносят свои дары. Но ни одному из нас не удалось проникнуть за бронзовую дверь, открывающую доступ в залы храма. В честь какой змеи названо это святилище? Какой бог, а скорее богиня-змея царствует в его пределах? А может, змеей называют могущественное существо, которое не хочет, чтобы о нем узнали непосвященные? Никто не знает ответов на эти вопросы. Что делают жрецы со змеями, которых я им приношу? Я этого не знаю и никогда не спрашивал об этом у жреца, с которым обычно имею дело. Мудрый человек, сын мой, сдерживает свое любопытство и не задает лишних вопросов. Никогда не заставляй сильных мира сего гневаться, потому что этот гнев может стоить тебе… быть может, даже жизни. Мне нет дела до того, что станется с моими змеями. Важно, что жрецы относятся ко мне уважительно и высоко ценят мое мастерство. Я приношу им змей в качестве подати, но каждый раз получаю от них подарок — кувшин пива, корзинку фиников, а иногда и амфору вина с берегов озера Мареотид. Я доволен, жрецы получают то, что им нужно. И я не хочу вызывать у них подозрение нескромными вопросами.
Хети понял, что Дворец змеи сохранит свою тайну до тех пор, пока ему самому не представится случай в нее проникнуть.
— Смотри, вот он, дворец, и он открывает перед нами свои огромные двери, — сказал Хети Дьедетотеп, когда на горизонте появился контрастирующий со светлыми цветами неба и песка темный силуэт здания. — И хотя мы идем с юга, пирамида оправданного бога, царя Аменемхета, смотрит прямо на нас.

Глава 12

Утреннее солнце, воплощенное в боге Хепри, поднималось на востоке, когда лодка причалила к берегу недалеко от жилища Себехотепа. Хозяин сидел на пороге. Он ждал возвращения своего сына. Жена уже рассказала ему о том, что Хети решил взять в жены девушку, с которой он познакомился вчера.
— Знаешь ли ты, кто она? — спросил он у жены. — Откуда она родом? Кто ее отец и мать?
Мериерт ответила, что может только сказать, что ее будущая невестка очень красива и любезна, и что их сын влюблен в нее до безумия, а это, по ее мнению, лучший довод в пользу их свадьбы. А остальное неважно.
Себехотеп с нетерпением ждал прихода Хети и его невесты, а когда он их увидел, — Хети и Исет шли, держась за руки, — он был вынужден признать, что девушка прекрасна, как сама Хатор. Из одежды на девушке был лишь пояс, волосы и грудь ее украшали цветы.
— Она стала женщиной, так почему же она обнажена, словно ребенок? — с удивлением спросил Себехотеп у Мериерт.
— Наверное, потому что она еще не стала женщиной в полном смысле этого слова. А может, потому что не хочет носить одежду, которая похожа на одеяния женщин из семьи ее отца.
— Что ты этим хочешь сказать, жена моя? — удивился Себехотеп.
— Знай, муж мой, что мать ее египтянка, как и мы с тобой, а отец — ааму. Насколько я поняла, им с матерью пришлось бежать из города, где живет ее отец, потому что тот хотел выдать ее замуж за мужчину, ненавистного ей, — за одного из проклятых ааму, которые прибирают к рукам фруктовые сады Озириса и срубают там самые красивые деревья.
Больше сказать она не успела, потому что Хети с Исет уже стояли перед ними. Они подняли руки и поклонились Себехотепу. Хозяин дома поприветствовал сына и его избранницу, сказав последней, что Золотая Хатор, несомненно, любит ее, поскольку наградила частью своей красоты. А когда Мериерт спросила, почему они не привели с собой мать Исет, слезы потекли по щекам девушки. Хети рассказал родителям о встрече с братьями Исет и о том, что им пришлось спасаться бегством.
— Я горжусь тобой, сын мой, — сказал Хети отец. — Ты вел себя по-мужски. Приемы обращения со змеями, которым тебя научил твой дед, сослужили тебе службу скорее, чем ты мог предположить. Да уничтожит Озирис и Уаджет народ ааму, этих разбойников, устраивающих беспорядки на наших землях и ведущих себя как хозяева в наших городах!
Исет вздохнула и произнесла сквозь слезы:
— Это правда, бог Гор и Нет, богиня с луком, повелительница Саис и Нижней Земли, наделили Хети мужеством и выдержкой. Но теперь нам придется опасаться за его жизнь, потому что мои родичи непременно вернутся, чтобы отомстить за смерть своих собратьев.
 Слова девушки погрузили Себехотепа в горькие раздумья: он не был трусом, но и не обладал ни безрассудной смелостью, ни душой воина или героя.
Появление Небкаурэ вывело его из задумчивости. Молодой писец принес свадебный подарок Исет — египетское платье, какие носили замужние женщины. Девушка в сопровождении Мериерт вошла в дом, чтобы переодеться. Хети, воспользовавшись ее отсутствием, рассказал другу, что с ними произошло, в том числе и об убийстве матери Исет.
— Знай, Хети, — ответил на это Небкаурэ, — вчера вечером я имел долгую беседу со своим дядей. Он приказал мне привести вас в храм, где вы будете в безопасности, пока не придет день нашего отъезда в Город Скипетра, а это случится очень скоро. Если твои родители захотят отправиться в путь вместе с нами, этому ничто не помешает. И мне бы очень хотелось, Хети, чтобы вы взяли с собой твою сестру Нубхетепи. Здесь ее будущее предопределено — она выйдет замуж за крестьянина или волопаса, а в Городе Скипетра мы найдем ей достойного супруга.
— Что до меня, — заговорил Себехотеп, — то я могу уехать хоть сегодня. Меня здесь ничто не держит. Я умею делать много полезных вещей, умею строить лодки, умею пасти скот. Если нам предложат, мы с моей любимой супругой Мериерт с удовольствием пойдем в Великий Город Юга.
Мериерт, которая, стоя на пороге дома, выслушала тираду своего мужа, подошла к нему и заявила тоном, не допускавшим возражений:
— Что я слышу, супруг мой? Несомненно, один из детей Сета внушил тебе эти речи! Разве не в этих краях мы с тобой родились? Не здесь ли наш дом, наши поля, наши друзья? Здесь я все и всех знаю, здесь у меня множество друзей и знакомых, здесь я поклоняюсь моему богу Себеку. Даже если господин Небкаурэ подарит мне в Великом Городе Юга дворец, я все равно туда не поеду. Мне хватит моего маленького домика, и я не хочу терять тех, кто нас любит и кого любим мы.
Знаешь, что нас ждет в городе? Там у нас не будет знакомых, и все горожане станут показывать на нас пальцем — вот идут крестьяне, люди, у которых ноги в грязи! Они будут над нами потешаться, и там мы никогда не обретем настоящих друзей. А здесь я знаю всех наших соседей, мужчин и их жен. Когда я прихожу в Шедит на рынок, все со мной здороваются, а я хорошо знаю, у кого мне выгоднее сменять наши рыбу и зерно на вещи, которые нам хочется иметь.
И еще: как могу я оставить моего отца? Я уверена, он ни за что не согласится покинуть дом, который ему подарили служители храма. Он слишком любит пустыню, которая нас окружает, и своих змей — они ведь стали смыслом его жизни. Он ни за что не согласится переехать жить в город!
Иди, супруг мой, в Великий Город Юга, если хочешь, и живи там, но без меня. А я останусь здесь.

Себехотеп тяжело вздохнул. Его руки взметнулись к небу, а потом тяжело упали и повисли вдоль туловища. Глядя на своего сына и на Небкаурэ, он сказал:
— Моя жена права. Я не смогу уехать отсюда, не смогу покинуть эту деревню и этот дом, наш дом. Это так: здесь живут все наши друзья, здесь нас все знают и уважают. Моя работа приносит неплохой доход, мы ни в чем не испытываем нужды, и мне очень нравится вместе с другими мастерами строить лодки, с пастухами — выпасать скот и сажать зерновые вместе с крестьянами. Я подумал и решил, что не хочу уезжать. Но вы, дети мои, еще очень молоды. В Великом Городе Юга вас ждет светлое будущее.
— Я очень рада, мой супруг, слышать столь мудрые речи, — сказала Мериерт. — Но я и не ждала другого. Хорошо, что ты сам принял решение остаться в родных краях, я стала бы просить об этом. Я останусь с тобой, потому что, как и ты, нисколечко не хочу переезжать в город и там ожидать перехода в лучший из миров — в Поля Иалу, оставив здесь все то, что делало нас такими счастливыми.
Небкаурэ был восхищен тем, как тонко Мериерт подвела мужа к мысли, что это именно он принял решение, которое на самом деле она ему навязала.
— Кто-то из мудрых сказал, что самые ценные жемчужины падают из уст женщины, которая, стоя на коленях, перемалывает зерно в муку. Бесспорно, это сказано о тебе, Мериерт. Только женщине, подобной тебе, могли прийти такие мысли.
С этими словами он вынул из привязанного к палке мешка, из которого ранее появилось платье для Исет, еще один подарок — набедренную повязку для Хети.
— Держи, — сказа он другу. — Это подарок моего дяди. Теперь ты — мужчина. И будет правильно, если в городе ты станешь носить повязку. Там без одежды ходят только погонщики скота и мастеровые, которые строят барки.
Хети торопливо обернул повязкой бедра. Теперь он был одет, как взрослый мужчина. Мгновение спустя из дома вышла Исет. На ней было узкое прямое платье, подаренное Небкаурэ, — одно из тех платьев, которые, плотно прилегая к телу, красиво очерчивают фигуры египтянок; одеяние, не менявшееся с Ночи времен, как говорили древние.
Во времена, когда жили наши герои, свадьбу праздновали просто — устраивали обильное застолье и звали друзей и соседей поздравить новобрачных. Что до формальностей, то и здесь тоже все было предельно просто: невеста не принесла с собой никакого приданого, Хети тоже не имел за душой ничего, поэтому их взаимное согласие вступить в брак имело силу устно заключенного брачного договора. Проведя вместе ночь, они уже считали себя супругами, о чем Хети не преминул сообщить родителям.
— И что? Это не мешает нам устроить праздник для соседей, — возразила его мать. — У меня на этот случай припасено два гуся, а ты, супруг мой, отправляйся на рыбалку. Вечером мы с соседками поджарим рыбу и мясо, и будет что поставить на стол. А вы, голубки, отправляйтесь-ка с Небкаурэ в храм, а завтра утром возвращайтесь — без вас никак не обойтись на вашей свадьбе.
Она сказала так, потому что минутой ранее Небкаурэ сообщил, что хотел бы без промедления забрать с собой в храм Исет, где она будет в безопасности, и Хети, с которым его дядя, первый чтец Хентекечу, желает поговорить с глазу на глаз о чем-то очень важном.
Поэтому, как только Хети наполнил корзину змеями, которых хотел взять с собой, они отправились в путь.
— Хети, мы пригласили вас с Исет в храм оправданного божества, потому что после случившегося вполне доверяем тебе и знаем, какие чувства Исет питает к ааму, — сказал Небкаурэ Хети по дроге. — Ведь ты знаешь, что войти в храм может только человек, посвященный в наши секреты. Мне кажется, не стоит лишний раз напоминать вам, что вы должны сохранить в тайне все, что увидите и услышите в храме. И поступать так следует не из страха перед нами, служителями храма. Бояться надо врагов Египта, которые теперь, похоже, стали и вашими врагами.
С сегодняшнего дня вы будете жить в храме: как бы ни было хорошо в наших краях, по нашей земле ходят люди, которые желают вашей смерти. Хети, для братьев Исет и их соплеменников ты стал человеком, которого надо любой ценой уничтожить. Знайте, я уже могу рассказать вам, что, когда они пытались ворваться в храм, причина для этого была одна — они думали, что в его стенах нашли приют Исет и ее мать. Однако они не могли представить себе, насколько мощная у храма защита, как запутаны его коридоры, как хитро устроены галереи и дворы. Храм имеет два надземных этажа и сложный лабиринт подземных комнат, в котором заблудится любой чужак.

На широком дворе, где обитатели храма обычно принимали гостей, их встретил человек, темная кожа которого свидетельствовала о том, что родился он в Нубии — таинственной огромной стране, расположенной выше первых порогов Нила. Населяющие ее племена в разные эпохи были попеременно то врагами, то союзниками египтян.
— Нехези отведет вас в комнату, которую уже приготовили для вас, — сказал Небкаурэ. — Исет останется там, а тебя, Хети, Нехези отведет к дяде. Я сейчас же пойду к нему и предупрежу о вашем приходе.
Нубиец пригласил гостей храма следовать за ним. Он провел их чередой коридоров и дворов к большой комнате, выходившей одной стороной в обрамленный портиком двор. В комнате их уже ожидала молодая женщина, с виду она была не намного старше Исет. Она сообщила Хети, что первый чтец, жрец Хентекечу, приказал ей прислуживать ему и Исет. В глубине комнаты стояло сложенное из кирпичей ложе, накрытое цветным покрывалом, с россыпью ярких подушек. На стоявшей у одной из стен скамейке выстроились рядком глиняные сосуды. По словам служанки, в них были еда, вода и пиво. Пол был застелен толстыми циновками и пятнистыми шкурами пустынных пантер.
Но у Хети не было времени рассмотреть помещение, потому что, стоило ему переступить порог комнаты, как Нехези напомнил, что первый чтец Хентекечу ждет его. Хети с радостью последовал за нубийцем. Ему очень хотелось узнать, что именно желает сообщить ему первый чтец, человек, который, судя по всему, был хозяином этого храма и всех, кто в нем находился.
— И все-таки, Хети, ты не любишь меня. Тебе нет до меня дела. Каждый раз, когда ты уводишь в пустыню нашу крошку, у меня сердце разрывается от страха. Если одна из этих ужасных тварей укусит его, мы его потеряем! Знай, если это случится, я не прощу тебя до конца моих дней и даже из могилы буду тебя проклинать!
— Исет, любимая! Как ты можешь говорить такое? — воскликнул Хети. — Как могла ты подумать, что я стану рисковать своим сыном, которого я люблю так же сильно, как и тебя, а может быть, даже сильнее?
— Ты его любишь? Кто бы мог подумать! Ты подвергаешь его опасности каждый раз, когда берешь с собой в пустыню.
— Его жизни ничего не угрожает. Я обучаю нашего мальчика, потому что ему предстоит продолжать традиции нашего рода, стать Повелителем змей. Конечно, укусы некоторых змей все еще могут быть для него опасны, чего не скажешь обо мне, но ведь я всегда рядом, и если змея его укусит, что, говорю тебе, маловероятно, у меня с собой все необходимые лекарства. От укуса ему на память останется только два крошечных шрама, не более. Я ношу с собой даже мазь, которая прогоняет боль от укуса. Верь мне, я знаю, что делаю. Ведь меня первый раз укусила змея, когда я был чуть старше Амени. Мой дед тогда сделал все необходимое так быстро, что я даже не почувствовал боли. И с тех пор я не боюсь змей, я умею исцелять пострадавших от их укусов. О том первом случае я не сказал матери ни слова, а она ни о чем не догадалась.
— Мне хочется тебе верить, мой дорогой супруг. Но есть еще одно дело, которое я больше не намерена откладывать. Знай: если ты не решишься, наконец, отправиться в Аварис и узнать о судьбе моей матери, в один из дней, когда ты отправишься в пустыню, я поеду туда сама и сделаю то, что ты сделать не способен. Ты вернешься домой, но меня не найдешь. Я уже буду далеко, буду плыть на корабле к великому Мемфису, а оттуда отправлюсь в Аварис. Уж я наверняка сумею узнать, что случилось с моей матерью. И если мои братья схватят меня и захотят продать тому шакалу, за которого отец меня просватал, я соглашусь выйти за него замуж, а потом задушу его во сне. Тогда уж моему отцу останется только одно — убить меня.
Такие заявления Исет произвели на Хети сильное впечатление, и он решил больше не откладывать поездку в Аварис. Он поедет туда, раз она этого хочет, и сделает то, чего она хочет. Желая ее успокоить и убедить в том, что он способен на это, Хети сказал:
— Та права. Время пришло. Теперь я муж и воин, командир армии его величества. Я владею многими видами оружия и достаточно ловок, чтобы справиться с противником, который физически сильнее меня. Я чувствую в себе силы встретиться с твоими братьями и отцом и мне есть что противопоставить их гневу и ненависти. Язык этих презренных ааму благодаря тебе я знаю так хорошо, что смогу выдать себя за их соплеменника. Конечно, для этого мне придется надеть фальшивую бороду и длинное платье. Я попрошу Кендьера об отпуске и, получив разрешение, немедля отправлюсь в путь.
Связанный обязательством, Хети посвятил в свои планы друга Небкаурэ, а тот устроил ему встречу со своим отцом. Кендьер с благосклонностью отнесся к просьбе Хети и разрешил ему отсутствовать в течение двух-трех лунных месяцев. Услышав, по какому делу Хети отправляется в Аварис, военачальник сказал так:
— Сперва я должен рассказать об этом деле его величеству. Он знает о тебе и о твоих талантах. О том, что мать твоей супруги исчезла после той истории с ааму, я ему тоже рассказывал.
— Я знаю: ничто не укроется от взора его величества. И тем не менее, царь не сделал ничего, чтобы призвать этих людей к порядку. Он ведь мог своей божественной волей послать в дом Зераха солдат, чтобы узнать, не прячет ли он там свою жену. А если сыновья все-таки убили ее, он не счел необходимым сделать так, чтобы правитель города судил их за это преступление.
— Хети, ты прекрасно знаешь, что даже царь не осмеливается портить отношения с ааму, которые стали такими могущественными. Не поэтому ли мы здесь, в храме Змеи, готовимся к войне? И разве сам ты не клялся Гором и богом солнца Ра, который видит все, хранить наши секреты и ни в коем случае не допустить того, чтобы твои действия бросили тень на наше тайное общество?
Хети, признав справедливость слов своего командира, просил его все же постараться убедить его величество отпустить его в Аварис и обещал, что будет действовать со всей возможной осторожностью и ничем себя не выдаст.
Не прошло и месяца, как Хети поднялся на борт царского судна, отплывающего вниз по Нилу, с поручением посетить номархов Нижнего Египта — передать указания царя и первого советника, а также собрать сведения о состоянии дел во вверенных их заботам провинциях. Он был представлен команде даже не как солдат, но как простой писец. При себе у него не было ни оружия, ни личных вещей, только крепкий посох, который при случае мог пригодиться для защиты от собак или диких зверей. На нем была набедренная повязка, больше никакой одежды он с собой не взял: снять и постирать в реке ту, что на нем, — что может быть проще? Но даже эта его набедренная повязка была старой, поношенной: Хети хотел, чтобы его принимали за бедняка-крестьянина, которого оторвала от земли невозможность заплатить налоги.
Исет его трюк с переодеванием показался неубедительным.
— Ты, имеющий мускулистое тело, гордую осанку, высокий рост — бедный крестьянин, умирающий от голода? Кто в это поверит?
На это Хети ответил, что согнется в три погибели и опустит голову, измажет тело грязью, чтобы скрыть от нескромных взглядов развитые мышцы, и без сожаления снимет повязку, чтобы люди думали, будто ему не на что купить самую жалкую одежонку. Ведь главная его цель — привлекать к себе как можно меньше внимания, а кто задерживает взгляд на грязном жалком бедняке?