Анджей Сапковський — «Странствие трех царей. Сборник»
Анджей Сапковский
Maladie
В подземельях, где грезы мои обитают,
Зачарованный, грозный тоннель тот проложен.
Он в безвременьи замер и смертным не хожен,
Ни эпох, ни сезонов, ни дней не считает.
И зеркальная сказка прядется в молчаньи.
Там, где в тлен обратились живого предтечи,
Солнца нет. Друг за дружкой построились свечи.
Сказка тянется, чтобы не свить окончанья.
Болеслав Лесьмян
Бретань, сколь дотягиваюсь я памятью, всегда связана для меня с моросью и шумом волн, что врываются на разбитый каменистый пляж. Цвета Бретани, которую я помню, — это серость и белизна. И конечно, аква марина, как же иначе.
Я тронул коня шпорой и направил к дюнам, плотнее кутаясь в плащ. Мелкие капельки — слишком мелкие, чтобы впитаться, — густо оседали на ткани, на гриве коня, мутной дымкой туманили металлические части доспеха. Горизонт выплевывал тяжелые клубящиеся серо-белые тучи, и те катили небом в сторону суши.
Я въехал на пригорок, поросший купами жесткой, серой травы. И тогда увидел ее — черную на фоне неба, недвижную, застывшую, словно статуя. Я подъехал ближе. Конь тяжело ступал по песку, влажным был лишь тонкий верхний слой его, ломавшийся под ударами копыт.
Она сидела на сивом жеребце, на женский манер, укутанная в темно-серый ниспадающий плащ. Капюшон откинут на спину, светлые волосы — влажные, кудрявые, слипшиеся на лбу. Пребывая в недвижности, она смотрела на меня спокойным, будто задумчивым взглядом. Излучала покой. Конь ее тряхнул головой, звякнул упряжью.
— Бог с тобой, рыцарь, — отозвалась она, упредив меня. Голос у нее тоже был спокойным, хладнокровным. Таким, какой я и ожидал.
— И с тобой, госпожа.
Были у нее овальное лицо с правильными милыми чертами, полные губы интересной формы, над правой бровью — шрамик в виде перевернутого полумесяца. Я осмотрелся. Вокруг лишь дюны. Ни следа кортежа, фургонов, слуг. Она была одна.
Как и я.
Она перехватила мой взгляд, улыбнулась.
— Я одна, — подтвердила бесспорный факт. — Я ждала здесь тебя, рыцарь.
Ага. Ждала меня. Дело выглядело интересно, поскольку я понятия не имел, кто она такая. И не думал застать на пляже кого бы то ни было, кто мог бы ждать меня. По крайней мере, так мне казалось.
— И поэтому, — повернула она ко мне лицо, дышащее спокойствием и холодом, — едем, рыцарь. Я Бранвен из Корнуолии.
Не была она из Корнуолии. И не была бретонкой.
Есть причины, по которым случается мне не помнить, что произошло даже совсем недавно. Бывают у меня черные провалы в памяти. И наоборот, иной раз случается мне помнить события, насчет которых я почти уверен, что те не происходили. Странные вещи порой случаются с моей головой. Все в ней порой путается. Но ирландский акцент, акцент Тары и горы Темайр , я бы не спутал ни с каким другим. Никогда.
Я мог бы сказать ей это. Но не сказал.
Склонил шлем, кулаком в перчатке дотронулся до кольчуги на груди. Я не представился. Имел право не представляться. Перевернутый щит у моего колена — явственный и взывающий к уважению знак моего желания сохранять инкогнито. Рыцарский обычай уже потихоньку становился повсеместно признаваемой нормой. И это была отнюдь не здравая тенденция, если учесть, что рыцарский обычай становился все более идиотским, то и дело удивляя своими чудачествами.
Едем, — повторила она.
И направила коня вниз, меж курганами дюн с торчащей, словно щетина, травой. Я двинулся следом, догнал ее, поехали мы бок о бок. Порой я даже выдвигался вперед — сторонний наблюдатель мог решить, что именно я ее веду. Я не переживал. Направление, в целом, казалось мне верным.
Потому что море оставалось за спиной.
Мы не разговаривали. Бранвен, желавшая сойти за корнуолку, несколько раз оборачивала ко мне лицо — словно хотела о чем-то спросить. Но не спрашивала. Я был ей благодарен. Чувствовал, что не многое сумею сказать в ответ. Я тоже молчал и думал — если так можно назвать процесс кропотливого укладывания в хоть какой-то порядок клубившихся у меня в голове картин и фактов.
Я чувствовал себя плохо. По-настоящему плохо.
Из задумчивости вырвал меня приглушенный вскрик Бранвен и вид щербатого острия у моей груди. Я поднял голову. Острие было частью рогатины, которую держал верзила в рогатой шутовской шапке и рваной кольчуге. Второй, с мерзкой, мрачной мордой, удерживал под уздцы коня Бранвен. Третий, стоя в нескольких шагах поодаль, целился в меня из арбалета. Ненавижу, когда в меня целятся из арбалета. Будь я, зар-раза, папой — запретил бы изготавливать арбалеты под угрозой экскоммуникации.
— Спокойно, рыцарь, — сказал тот, который держал арбалет, целясь прямо мне в горло. — Я тебя не убью. Если не придется. Но потянешься к мечу — придется.
— Нам нужны жратва, теплая одежда и чуток монет, — заявил мрачный. — Крови вашей нам не надо
— Мы не дикари, — сказал тот, в смешной шапке. — Мы серьезные профессиональные разбойники. У нас свои правила.
— Наверняка отбираете у богатых и раздаете бедным? — спросил я.
Тот, в смешной шапке, широко осклабился — аж десны стали видны. Были у него черные засаленные волосы и смуглое лицо южанина, обросшее короткой щетиной.
— Наша серьезность не простирается так далеко, — сказал он. — Отбираем у всех. Но поскольку сами мы бедны, так на так выходит. Граф Оргил распустил нас, разогнал дружину. И пока мы не присоединимся к кому другому, надо б нам прожить, понимаешь?
— И зачем ты ему это говоришь, Бек де Корбин? — отозвался мрачный. — Зачем объясняешь? Он ведь над нами смеется. Оскорбить хочет.
— Я выше этого, — гордо произнес Бек де Корбин. — Пропускаю такое мимо ушей. Ну, рыцарь, не станем терять времени. Отцепляй сумы и бросай их сюда, на дорогу. И пусть рядом ляжет твой кошель. И плащ. Заметь, мы не хотим ни коня, ни доспех. Знаем, где проходит граница.
— Увы, — сказал тот мрачный, мерзко щурясь. — Еще должны мы одолжить у тебя эту госпожу. На время.
— Ох да, чуть не запамятовал, — Бек де Корбин снова оскалился. — И правда, мы должны взять и девицу. Сам понимаешь, рыцарь, пустынь, одиночество… Я уже и позабыл, как выглядит голая женщина.
— А я не могу позабыть, — сказал арбалетчик. — Каждую ночь вижу, едва глаза закрою.
Похоже, я слишком нагло улыбнулся, поскольку Бек де Корбин резким движением приблизил рогатину к моему лицу, а арбалетчик рывком вздернул арбалет к щеке.
— Нет, — сказала внезапно Бранвен. — Нет, не нужно.
Я взглянул на нее. Она постепенно, от подбородка, от губ, бледнела. Но голос ее все еще оставался спокоен, холоден, сдержан.
— Не нужно, — повторила она. — Я не хочу, чтобы ты погиб из-за меня, рыцарь. И мне не нужно, чтоб мою одежду порвали, а меня саму изукрасили синяками. В конце концов, это не проблемы… Многого они не захотят.
Я удивился не сильнее разбойников. Впрочем, мог бы догадаться и раньше. То, что я принимал за холод и спокойствие, за нерушимый контроль, было попросту равнодушием. Я знавал такое.
— Кинь им свою поклажу, — продолжала Бранвен, бледнея еще сильнее, — и езжай. Прошу тебя. В нескольких ста лье отсюда на перекрестке высится крест. Подождешь меня там. Полагаю, надолго это не затянется.
— Не каждый день попадаются столь рассудительные люди, — сказал Бек де Корбин, опуская рогатину.
— Не смотри так на меня, — прошептала Бранвен. Похоже, на лице моем что-то да проявилось, хоть и казалось мне, что я прекрасно себя контролирую.
Я потянулся за спину, сделав вид, что развязываю ремни вьюков, незаметно вынул правую ногу из стремени. Ударил коня шпорой и пнул Бека де Корбина в лицо так, что тот полетел назад, балансируя рогатиной, словно жонглер на канате. Вытягивая меч, я наклонил голову, и нацеленная мне в горло арбалетная стрела влупила по своду шлема, скользнув по металлу. Я ударил мрачного сверху хорошим классическим синистром, а прыжок коня помог мне вырвать клинок из его черепа. Это вовсе не сложно, когда знаешь, как делать…